— Мне нужны некоторые данные для начала.

— Спрашивайте.

Я зафиксировала всю нужную информацию.

— Заеду к вам завтра. В какое время вас можно застать, Степанида Михайловна?

— Завтра я весь день буду дома.

— Договорились.

Коврина — такова была фамилия моей новой клиентки — тяжело ступила на землю и пошла к подъезду, не оборачиваясь.

* * *

— Ну что я могу сказать… — вяло протянул Николай. — Дело малоперспективное.

С оперуполномоченным Николаем Свитягиным мы сидели на лавочке в сквере рядом с его домом. Говорить сидя в моей машине он наотрез отказался, объяснив это тем, что в последнее время совсем не удается подышать свежим воздухом, вот я и предоставила ему такую счастливую возможность. Несмотря на периодически начинавшийся дождик, этот октябрьский день был теплым, а мы сидели под навесом.

Николай вышел из дома в трико и шлепанцах и в таком одеянии совсем не походил на того подтянутого опера, которого я видела в отделе.

— Я сам выезжал на место преступления. Вот, кстати, фотографии.

Он раскрыл книжку Уголовного кодекса, которую небрежно вертел в руках, и достал оттуда несколько снимков.

Вот молодой мужчина в неестественной позе, раскинув руки, лежит на полу кухни, рядом с плитой. Одет он не по-домашнему: строгие черные брюки, дорогой пиджак. На столе стоят фужер и опустошенная наполовину бутылка необычной формы.

— Отравление синильной кислотой или, вернее, ее солями, — прокомментировал увиденное мной Николай. — Вино коллекционное, очень дорогое. Яд обнаружен и в фужере, и в бутылке.

— Коврин жил один?

— Да. Женат он не был. По словам матери, у него была подружка.

— Преступник оставил какие-нибудь следы? — задала я вопрос, продолжая тщательно разглядывать фотографии.

— В том-то и дело, что все чисто. На бутылке и фужере отпечатки пальцев только самого Коврина. И больше, представь, никаких зацепок. Скорее всего, хозяин распивал вино в одиночестве. Хотя всякое может быть… Смерть наступила между десятью и одиннадцатью вечера. Ближайшая соседка в тот вечер уехала ночевать к приятелю, а соседи с противоположной стороны лестничной клетки ничего не видели и не слышали.

— Как был обнаружен труп? — продолжала я допрашивать опера.

— У Коврина была собака, немецкая овчарка. Пес громко выл всю ночь и весь следующий день. Соседи, не спавшие из-за собаки и уставшие слушать этот тоскливый вой, много раз звонили в квартиру. Но никто не открывал, хотя было видно — в коридоре горит свет. Ближе к вечеру, двадцать пятого, приехала мать хозяина квартиры. Сосед снизу предложил ей взломать дверь, но она отказалась, мотивируя тем, что собака никого не признает, кроме ее сына, и будет кидаться. В итоге прибывшая дежурная милицейская группа взломала дверь и пристрелила собаку — та была очень агрессивно настроена. Затем уже приехали мы.

Мысленно я раскладывала всю услышанную информацию по ящичкам своего сознания, чтобы в нужный момент «открыть» один из них и воспользоваться добытыми сведениями.

— Какие соображения по поводу того, кто мог это сделать?

— Мы не успели еще проверить его связи. Коврин был предпринимателем, за ним числилась фирма. Мать убитого утверждает, что он занимался скупкой квартир у опустившихся элементов общества — это нужно проверить. Возможно, с кем-то что-то не поделил. Позавчера я пытался навестить подружку Коврина, но она дома не появлялась. А вчера… Ты слышала, наверное, о расстреле в районе аэропорта?

Я кивнула.

— Тринадцать человек из автомата Калашникова.