Врач внимательно осмотрел раны, прежде чем позволил переложить тело на носилки. «Удивительно, как мало крови, — прошептал он, словно говоря с самим собой. — Если учесть…»

Что учесть, Констанс не поняла. Потом она увидела, как один из пришедших нашел нож, соотносившийся с ранами Аффада. Нож аккуратно завернули в газету, чтобы отдать коронеру. Еще одно приношение Мнемидиса.

— Допивай до дна, — твердо произнес Шварц, — и посиди спокойно пару минут.

Неожиданно он разозлился на Констанс, хотя в его злости не было ничего рационального. Он даже мог бы закатить ей пощечину. Вот что происходит, когда вмешиваешься в судьбу другого человека, — Шварц не произнес это вслух, но он так думал.

— Он сказал мне, — вдруг заговорила Констанс, — что завещал свое тело клинике. Так и сказал: «Мне приятно думать, что я буду разрезан на куски, как ананас. В конце концов, меня создали на конвейере именно для этого». Смешно.

Шварцу пришлось не по душе то, как Констанс засмеялась нелепой шутке, поэтому он сел рядом с ней и обнял ее за плечи.

Надо было заполнить несколько документов, а так как Шварц был мастером в этих делах, то он быстро справился со своей задачей, не переставая разговаривать с врачом. Тем временем санитары подняли носилки и понесли в ожидавшую «скорую помощь», захлопнув дверь квартиры. Когда врачи обменялись прощальным рукопожатием, Шварц уже в целом представлял, как произошло убийство. На другой день он нашел на автоответчике послание египетского врача и узнал, что все замечательно, Мнемидис вовремя явился в аэропорт и готов лететь в Каир. Что было делать? Задерживать Мнемидиса не имело смысла. Ну, опять признают его сумасшедшим и запрут в больнице — и что дальше?

Глава седьмая

Сюрпризы других измерений

— Конечно же, следует заказать службу, — с непривычной для него резкостью произнес принц. — Надо соблюсти формальности, он бы этого хотел.

Констанс покачала головой.

— Думаю, ему было бы все равно, однако мы сделаем так, как вы желаете.

— Одно дело говорить, — сухо отозвался принц. — Другое — справляться вот с такой реальностью.

Глаза у него наполнились слезами, и, увидев это, она тоже едва не расплакалась.

— Вы даже не представляете, как я виновата, — прошептала она, и принц, взяв ее руку, сочувственно пожал ее. Он понимал, что сердцем Констанс еще ребенок, и, обожженному страшной бедой, ему никуда не деться от обретения зрелости.

Констанс слишком устала, чтобы соображать. Все как-то разрешалось без ее участия. Ей казалось, что ее мозг оцепенел. Маленькая церковь, о которой говорил принц, была архитектурным памятником и стояла среди тутовых деревьев почти над самой водой. Она принадлежала бабушке мальчика, но не предназначалась для служб — в ней никогда не служили, разве что один раз провели крестины. Ничего лучше нельзя было придумать. Вот только она не годилась для большого количества народа, да и не соответствовала чувствам, которые появлялись при виде человека с застывшим бледным отрешенным лицом, лежавшего в большом, похожем на гондолу гробу. Пришло много простых людей, например курьеров, мелких клерков, машинисток, и некоторые из них проливали искренние слезы, стоило им взглянуть на покойного! Только теперь стало понятно, какую роль этот человек играл в жизни города и Красного Креста.