Там были детская и две спальни. Коттедж был большим, как и все такие коттеджи. Одна спальня, предположила я, предназначалась Люси, вторая — Флоре, ну а детская, конечно, кукле. Мы вошли в эту детскую, и флора нежно положила куклу в кроватку. Потом она повернулась ко мне:
— Здесь будет лучше маленькому ангелу! Они всегда капризничают, когда становится холодно.
Мне становилось не по себе, когда она говорила о кукле, как о настоящем ребенке, но я вежливо заметила:
— Милая детская!
Лицо Флоры просияло, но тотчас же приняло озадаченное выражение.
— Она не такая, к какой мы привыкли…
Я догадалась, что она вспомнила о детской в Сент-Оби-не, где нянчила настоящего Криспина. Пытаясь как-то поддержать разговор, я огляделась и заметила на стене маленькую картинку. На ней были изображены семь птиц, сидящих на скале. Похоже, что картинку вырезали из книги и вставили в рамку; подойдя поближе, я прочла надпись под картинкой: «Седьмая для тайны».
— Как? — воскликнула я. — Это же семь сорок!
Флора оживленно кивнула, забыв о детской в Сент-Обине.
— Вам она нравится? — спросила она.
— Это, должно быть, картинка к стишку о семи сороках! Я его когда-то учила. Как же там? Сейчас вспомню:
Семь сорок на скале сидят,
Семь сорок со скалы глядят.
Одна для ночи,
Другая для дня,
Третья для всех,
Четвертая для меня,
Пятую помню,
Шестая забыта,
Седьмая для тайны…
Флора следила за мной и закончила:
— …Что не должна быть раскрыта.
— Правильно, теперь я вспомнила!
— Это сделала Люси, — произнесла она и любовно дотронулась до рамки.
Она вставила ее в рамку, да?
Флора кивнула.
— Седьмая — для тайны, чтобы ее никогда не раскрыли. Она никогда не должна быть раскрыта… Никогда, никогда… никогда. Вот что говорят птицы!
Разглядев картинку поближе, я заметила:
— У птиц здесь довольно злое выражение.
— Это потому, что здесь есть тайна. О Господи, он просыпается! — она подошла к кроватке и взяла куклу на руки.
Все это становилось нереальным. Мне захотелось побольше узнать о Флоре и выяснить, что скрывалось за этими странными иллюзиями. Мне было интересно, вернулась бы она в нормальное состояние, если бы смогла понять, что кукла — всего лишь кукла, а тот, кого она считает младенцем, теперь уже взрослый человек. Мне захотелось уйти от этой нереальности, и я услышала свой собственный голос:
— Мне пора идти. Дорогу я найду!
Спускаясь по лестнице, я к своему ужасу услышала внизу голоса. Увлекшись разговором с Флорой, я не заметила, как кто-то вошел.
— Флора! — это был голос Люси. Она была явно поражена, увидев, что я спускаюсь по лестнице.
— Я была с мисс Флорой наверху, — заикаясь, промямлила я.
— О… это она пригласила вас сюда, не так ли?
— Она… показывала мне детскую, — замялась я. Люси, по-моему, рассердилась. Тут в холл вошел Криспин Сент-Обин.
— Это племянница мисс Кардинхэм, — представила меня Люси. — Флора пригласила ее.
Он кивнул в мою сторону.
— Я ухожу!
Люси проводила меня до передней двери, и я помчалась прочь. Какой это был странный день! Я не переставала думать о семи сороках. У тех птиц был довольно зловещий вид. Люси, очевидно, вырезала эту картинку из книжки и вставила в рамку для Флоры, может быть, для того, чтобы заставить ее не забывать о тайне, которую надо хранить? У Флоры ум ребенка. |