– Как… Клянусь Кромом, не могу понять, как ты смогла задушить ее?

– Вино, – легко ответила Диния. – То же вино, какое и ты отведал нынешней ночью.

– И какое пили стражники в коридоре на половине невест?

– Да. Но мне пришлось смешать его с их пивом.

– И Алма…

– Алма уснула после первого же глотка, а затем… Затем все было просто.

– А Хализа? А Баксуд-Малана?

– Глупые индюшки, – сморщила Диния хорошенький носик. – Хализа приняла меня за мальчика и влюбилась. Мне пришлось нелегко: она все порывалась затащить меня в постель.

От такого цинизма даже видавшему виды варвару захотелось сплюнуть на пол. Что он и сделал. – И поэтому ты убила ее?

– Нет. Ты… Ты отпустил жирного ублюдка – ты понял, что не он удавил Алму. Что мне оставалось делать? Я боялась… – пухлые губки Динии изогнулись, – пойми же, Конан… Пока он был в темнице, я могла жить спокойно – убийцей считали его! Но потом – потом ты снова стал бы искать… настоящего преступника… Что мне оставалось делать? К тому же, я хотела избавиться и от евнуха…

– А он-то чем тебе не угодил?

– Он тоже думал, что я мальчик. И… О, Митра… Конан, послушай, он приходил сюда каждый вечер, он… Он ревновал меня к Алме, глупец… Сначала я даже была этому рада: он решил разлучить меня с ней и нашептал Илдизу, что сайгад скрыл от него самую красивую…

Все оказалось проще, нежели предполагал прежде Конан. Она убила Хализу только для того, чтобы подозрение вновь пало на евнуха, коего в тот день освободили из темницы. Но при чем тут Баксуд-Малана?

– Но при чем тут Баксуд-Малана?

– Она говорила, что хочет убежать с тобой.

– Вздор! Клянусь Кромом, ты несешь вздор! Ты отлично знаешь, что я не стал бы убегать отсюда ни с Баксуд-Маланой, ни с Алмой, ни с тобой! – прогремел варвар, поднимаясь с топчана и сжимая кулаки.

– Чего ты хочешь, Конан? – испуганно отшатнулась Диния.

– Правду! Я хочу правду и больше ничего!

– Хорошо.

Она на миг задумалась, как бы размышляя, сказать правду или снова солгать. Синие глаза ее потухли, и теперь казались блекло-голубыми, почти бесцветными, рыбьими… Конан с неприязнью отвернулся.

– Я родилась в Шамаре…

– Ты родилась в царстве Нергала, – грубо перебил киммериец.

– Может быть… Я не помню дня своего рождения…

Она повторила ночную мысль Конана, и от этого ему стало еще противнее.

– Шамар – город в Аквилонии. Не такой большой, как Тарантия, но очень красивый… Дома там…

– Мне наплевать на дома в Шамаре! Я хочу знать, почему… Почему ты – гнусная убийца!

– Дома там – высокие, в два этажа, – упрямо повторила она. – На окнах – витражи. Похожие на те, что здесь, во дворце. Это так красиво, Конан… Внутри я никогда не была, но мне рассказывали, что потолки там изукрашены лепниной, а у самых богатых и мозаикой! Я мечтала жить в таком доме… Но… Я жила в жалкой хибаре у восточных ворот, с теткой – старой злобной гадиной, которая каждый день убивала меня… Палкой, словом, снова палкой…

– Хватит! – рявкнул Конан, теряя терпение. – Какое мне дело до твоей тетки и до тебя! Не тяни и говори толком, а не то, клянусь Кромом, я не выдержу и сверну твою нежную шейку!

– Алма, Хализа и Баксуд-Малана не знали, что такое нищета.