Успокоившись, Маша привезла Сабрину домой, проводила через сад, в котором, благодаря стараниям мужа, растительность разрослась будто по волшебству и в отдельно взятом государстве с особым климатом. Владимир Витальевич оборудовал за садом два сарая под мастерские, а делать умел… легче сказать, чего не умел.

Он повертел агрегат жилистыми руками и вопросительно взглянул на девушку. Личико Сабрины осталось бесстрастным, лишь глазки она скосила на Машу, дескать, тетя здесь лишняя. Немного подумав, он небрежно бросил жене:

– Маруся, принеси нам компотика… Нет, лучше кофейку свари.

Простодушная Маша побежала варить кофе, уверенная, что ее Володя (человек моральных принципов) при всей нелюбви к Тате не внесет раздора между дочерью и матерью. Едва шаги жены перестали слышаться, он кинул на ржавый железный стол агрегат, не без удивления поинтересовавшись:

– Зачем тебе мотор от мопеда? Потянуло на ретротранспорт?

– Это предлог. Тетя Маша не хочет говорить правду, а я хочу знать.

– Что именно?

– Почему отец ушел от нас?

Есть мужчины, которые добираются до полтинника и на них смотреть противно, они выжатые и сморщенные, как вялый корнеплод, к отталкивающему виду плюсуется дурной характер. Стройный Владимир Витальевич, если его одеть в приличный костюм, постричь по моде серебристые волосы, в пятьдесят шесть заткнет за пояс щеголя не старше сорока. Но это внешняя оболочка, а вот нрав у него тяжелый. Сабрину он считал испорченной куклой наподобие Таты, никогда не лез к ней с разговорами, она тем более игнорировала его, а сегодня озадачила.

– Чего это вдруг приспичило? Не поздновато спохватилась?

Сабрина знала: ложь он чует, юлить с ним не имеет смысла; не всегда дядя Володя деликатен, зачастую вспыльчив, но, как говорится, с ним в разведку можно идти смело. Собственно, принцип общения с ним она продумала до того, как появилась пред его очами, посему без паузы сказала правду, но утаила причину, развернувшую ее к родному отцу:

– Мне не удается наладить отношения с папой…

– Сама виновата. Гонор у тебя зашкаливает.

– Наверное. Но если он негодяй, как говорит мама…

– Кто? Леха негодяй?

– …должна же я это знать? Знать хотя бы для того, чтоб не питать иллюзий. Вы до сих пор дружите с ним, значит, он того стоит, да?

Провокационно задан вопрос. И Владимир Витальевич клюнул на провокацию, устроился в полуразвалившемся кресле, закурил трубку, закинул ногу на ногу и поедал глазами Сабрину. Нужно еще что-то сказать ему, более убедительное и действенное – что же? А она вдруг расклеилась, скорей всего, себя стало жаль, вот и навернулись слезы, голос предательски задрожал:

– Сожалею, что так вышло. Я ревновала его к Пашке, мне казалось, он не так меня любил, не так заботился обо мне… Вы правы: приспичило. У меня проблемы… собственно, это не интересно… В общем, мне и стыдно, и обидно… Так кто там виноват, дядя Володя?

Вероятно, отчаяние, а именно это чувство лидировало среди разнообразнейших и противоречивых эмоций, он принял за искреннее раскаяние. Не заметил, что Сабрина не договаривает, следовательно, ее правда прилично обрезная. Указав ей глазами, куда сесть – на деревянный ящик, Владимир Витальевич обрадовал Сабрину:

– Не вижу причин для отказа. Но тебе будет неприятно слушать, к тому же вряд ли я обойдусь без комментов.

– Переживу, я девочка большая.

– Не перебивать! – погрозил он пальцем.