Песах Амнуэль. Сегодня, завтра и всегда
1
Десятитонный автокран с огромным трудом поднял купол, будто атлет – штангу рекордного веса. Серебристым рыцарским шлемом купол покачался над землей, а потом с глухим стуком, от которого, как показалось Ирине, вздрогнуло здание, прочно встал на башню лабораторного корпуса. Стоя в тени раскидистого алычового дерева, за подъемом купола наблюдали двое астрономов. Одного Ирина знала, он работал на метровом "шмидте". Другого прежде не видела. Он был высок, даже не столько высок, сколько худ, и глаз невольно превращал недостаток толщины в избыток высоты. – Я слышала, вы утверждали, что кран не потянет, – сказала Ирина. – Естественно, – отозвался высокий. – Закон Паркинсона, знаете? – Вы инженер? – спросила Ирина. – Берите ниже – простой астроном. – Как вас зовут, простой астроном? – Зовите Вадимом, это будет почти правильно. Вадим повернулся и пошел, не оглядываясь, выставив в стороны острые локти и по-страусиному переставляя ноги. Такой походкой ходил герой первого ее романа о сталеварах "Ночное зарево". Ирине даже почудилось на мгновение, что это он и есть – придуманный ею Антон Афонин. "Ночное зарево" далось ей трудно. Почти три года ходила она на металлургический комбинат в дневную смену и в ночную. Писала и переписывала. Роман как будто удался, но книжка прошла тихо, и лишь раз в обзоре, опубликованном московской газетой, промелькнула ее фамилия. После "Ночного зарева" она написала повесть "Странники" – о конструкторах дорожных машин. Ирина надеялась, что ее, наконец, заметят. Заметить-то заметили – местная областная пресса писала о ней как о молодом таланте, но центральная критика молчала. А однажды – была весна, май – Ирина попала в обсерваторию. Экскурсия от Дома литераторов. В окрестности обсерватории – Ирина и не подозревала, что в сотне километров от города существует такая прелесть – ее поразили леса и поляны, пропитанные влагой и солнцем, выстланные травой, прошитой удивительно яркими, хотя и мелкими, бисеринками цветов. Ровным рядом стояли коттеджи и, как минареты двадцатого века, блестели купола телескопов. – Вы когда-нибудь видели небо? – спросили у нее во время экскурсии. Ирина не нашлась, что ответить. Собеседник, конечно, шутил. – На Земле всего несколько тысяч астрономов, – услышала Ирина, – и только они, да и то не всегда, видят над собой небо. Остальное человечество лишь любуется небом в ясные ночи. А это не одно и то же. Знаете, что говорил Кант? "Есть две вещи, которые можно изучать бесконечно, не уставая и не пресыщаясь. Это звездное небо над нами и нравственный закон в нас". Все уехали, а Ирина осталась в обсерватории. Решение зрело, и она хотела проверить себя. Ей не повезло – с утра пошел дождь. Он был каким-то негородским, нудным и одновременно веселым. "Как наша жизнь здесь", – сказал ей кто-то. Она подумала тогда, что это может стать названием еще непридуманной и ненаписанной, но уже понравившейся ей повести – "Жизнь как дождь". Ирина вернулась в город, не приняв окончательного решения, но с исписанным до корки блокнотом. Ночью ей снились звезды-дождинки. С того дня прошло три месяца, и горную тряскую дорогу в обсерваторию Ирина знала теперь наизусть. Была на наблюдениях, следила за работой прибористов, научилась составлять легкие программы для ЭВМ, много читала. Обжила комнату на втором этаже обсерваторской гостиницы, из окна которой был виден полосатый, как арбуз, купол ЗТБ – зеркального телескопа имени Бредихина. Правда, иногда ей хотелось бросить все, уехать отсюда, пойти в театр, выйти на проспект в новом платье, забежать к подругам, с которыми лет десять назад училась на факультете журналистики. |
