— Давайте лучше я, — остановил его Герасим. — Вы будете на нее кричать, и тогда она точно ничего не скажет.

— Почему сразу кричать? — смутился Сильвестр от такого откровенного обвинения.

— Потому что вы Пират, — пояснила Полина очень гордо.

— Вы мстите, но такую кличку дал вам не я, а студенты, — возмутился Сильвестр, — так что нечего валить с больной головы на здоровую.

— Мщу? — хмыкнула Полина. — Да ни капельки. Пиратом вас тоже прозвала не я, правда, я точно не знаю, коллеги постарались или студенты, но называют вас так и те, и другие, — довольно добавила Полина и улыбнулась во все тридцать два зуба, будто выиграла приз.

— Ну, мое прозвище понятно, — попытался сгладить Сильвестр, продолжая спорить шепотом. — Оно от имени, а вот у вас, — ему явно тоже хотелось задеть девушку.

— У меня все просто, я стройна, как лань, у вас же, наоборот, очень сложно. Имя это одно, а вот ваш дрянной характер…

— Да какой это у меня дрянной характер? А вы, если бы были ланью, то имели бы именно такое прозвище, а вы банально доска.

— Пошли, — Вовка тихо толкнул Геру локтем в бок. — Милые бранятся — только тешатся. У нас с тобой Ева уже почти у земли, надо перехватить ее, пока она не слила то, что так долго доставала.

Но девушка не собиралась ничего сливать. Спустившись с дерева, она присела тут же на корягу и стала внимательно рассматривать какой-то предмет у себя в руках. Хруст веток Ева услышала слишком поздно, видимо, то, что хранилось в дупле, было очень интересно, и Вовка ловко выхватил вещицу из ее рук.

— Отдай! — крикнула она Вовке и даже попыталась прыгнуть на него, но это было так же бесполезно, как стук мухи в закрытое окно.

— Ева, успокойся — сказал Гера спокойно, и это, как ни странно, помогло: девушка, видимо, осознав свой провал, села на уже облюбованную ею корягу и расплакалась, так горько и жалобно, что у обоих молодых людей сжалось сердце.

— Вы что, ее ударили? — на всхлипывание, прервав пикировку с Пиратом, подлетела Полина Васильевна и присела к девушке. Сам же Сильвестр Васильевич, не подходя слишком близко, боясь испортить импровизированный допрос, остановился в двух шагах у дерева и молча наблюдал за происходящим.

— Васильевна, не разочаровывай меня, — возмущенно всплеснул руками Вовка и, присев перед Евой, проникновенно заговорил: — Давай разговаривать. Знаешь, всегда и даже по глупому поводу, обязательно надо делиться мыслями, поверь мне, всегда и все можно решить, только для этого надо разговаривать, что бы то ни случилось. Был такой мыслитель, Сократ, так вот он говорил, что только в спорах рождается истина. Потому что правда у всех своя, и вот когда одну положить на другую и привести это все к общему знаменателю, тогда и родится решение. Вот, у меня был учитель, он мне как отец был, так вот он сказал мне однажды: «Вовка, понять масштаб проблемы ты сможешь, только обсудив ее с кем-то, в одиночестве она будет только расти и шириться, отвергая все варианты решения». Так что, милая моя, давай разговаривать.

Ева подняла на него заплаканное лицо, и Герасим вдруг увидел, какие действительно красивые у девушки глаза. Они были небесно-голубого цвета, с лисьим разрезом, и если смотреть в них внимательно, то лицо Евы становилось какое-то неземное.

«Прав был Вовка, — пронеслось у него в голове, — мы не замечаем настоящую красоту, только искусственную, которую нам подсовывают как идеал».