Вдруг она крикнула голосом, задрожавшим от злости:

— Ты прикажешь сейчас же запрягать. Да!

— Но я ведь сказал твоей служанке, что они нездоровы.

— Что? Боишься, твои клячи сдохнут!

— Но… моя дорогая…

— Твоя дорогая… которой ты предпочитаешь пару дрянных лошадей! Да мне стоит только знак подать, и первый же идиот целую конюшню предоставит в мое распоряжение… Хотя бы вот этот! — сказала она, указав на Дезире Мутона, смотревшего на нее с восхищением. — Ведь правда, ты не стал бы торговаться, как этот нищий Ги?

Виконт де Франкорвиль и маркиз де Бежен потешались вовсю.

Дезире Мутон, которому красивая девка не стесняясь дала кличку Бычьей Мухи, не смел слова проронить. С одной стороны, он был в восхищении от Андреа, а с другой, очень боялся своего грозного друга, барона де Мальтаверна.

Ги продолжал самым нежным тоном уговаривать:

— Клянусь тебе, деточка, я совершенно не виноват.

— Кончай трепаться!.. Звони!

Ги покорно нажал кнопку. Появился лакей.

— Идите на конюшню и положите в карету мех и грелку, — приказала Андреа. Лакей молча вышел.

Рыжая подошла, еще вся пылая, к подносу, налила себе немного абсента, чуть разбавила водой, закурила папиросу и стала ждать, понемногу потягивая зеленоватый напиток.

Через пять минут лакей доложил:

— Мадам, ваше приказание исполнено, все готово.

— Благодарю, господин, как вас там… Теперь возьмите зонтик и проводите меня до конюшни, на дворе идет дождь. А ты, Ги, распорядись, чтобы запрягали, ты слышал и понял?.. А?.. И не заставляй меня повторять, иначе… ты знаешь, что я хочу сказать…

При этих словах она удалилась в сопровождении лакея, затем в окна было видно, как лакей, держа над госпожой зонт, подвел Андреа к карете, раскрыл дверцу. Мадам уселась, поставила ноги на грелку, завернулась в мех и принялась ждать.

Ги де Мальтаверн тоже покинул комнату в сопровождении друзей, в беспокойстве ворча себе под нос:

— Чертова баба, будто не знает, что кучер по такой погоде ни за что не выведет лошадей из конюшни, потому что лошади — это мой залог ему за мои долги.

Стоя у кареты, барон снова попытался убедить Андреа. На его уговоры та ответила непристойной бранью.

Подумав, она вдруг радостно выпалила, как будто ее только что озарила счастливая мысль:

— Уж если ты так жалеешь своих кляч, впрягайся в карету сам вместе с твоими лакированными бычками, вот этими, которые лупятся на меня глазами вареной рыбы. Быстро!.. Беритесь за оглобли, толкайте сзади колымагу… и рысью!.. Много найдется сто́ящих дороже вас, которым приходится и потяжелее тащить.

Маркизик и виконт, сильно подвыпившие, закричали:

— Браво!.. Хорошо придумано!

Ги тоже принял предложение с восторгом. Он был рад умилостивить таким способом красотку и одновременно поберечь своих лошадок, да еще и совершить нечто такое, о чем наверняка напишут в модных парижских газетах: «Эко Де Пари», «Фигаро», «Голуа» и «Жиль Блаз».

Обратясь к Дезире Мутону, барон сказал:

— Я думал, каким манером привести вас к обеду в доме Регины, вот путь и найден.

Рыжая крикнула из кареты:

— А ну! Везите, аристократы, знаете, ведь я жду! Быстро!.. На рысях!..

— Она уморительна!.. — прокудахтали маркизик и виконт.

— Мутон, дорогой, берись за оглобли, — скомандовал барон, включаясь в игру.

Чувство достоинства провинциала было задето, он смутно понимал, что бабенка заставляет их делать что-то унизительное. Дезире глупо высказался:

— Изображать из себя лошадь!.