— Тут я не уверена, моя ласточка, — сказала Нэн. — Но ты не бери в голову. Тебе не нужно даже оставаться здесь. Я не желаю, чтобы эта свинья опять травмировала тебя. Да, дорогая, мы так и поступим: ты проведешь день вне дома. Может, съездишь в город, а? А все это предоставишь своей бабушке. И не гляди так трагически. Тебе не о чем беспокоиться.

Я ничего не могу поделать. Как будто я проглотила целый рой пчел, и они жужжат у меня в желудке.

Я не могу спать.

Мне страшно заснуть, потому что всякий раз, как я начинаю задремывать, откуда-то выскакивает прямо на меня Терри, вертит своим поясом, щелкает им как кнутом — вжик, вжик, вжик! Я в ужасе вскакиваю и каждый раз твержу себе: все в порядке, это просто дурной сон, но при этом помню, что Терри вовсе не сон, он реален, и он приедет сюда, чтобы забрать меня. Он будет вести себя мило и ласково, словно и в самом деле любит меня и хочет, чтобы я вернулась, но я знаю, что произойдет, как только он заполучит меня и захлопнет за мной дверь.

Индия

сегодня я проснулась рано и сидела в постели, скрестив ноги, писала дневник. И каждый раз имя моей подруги Дарлинг старательно выводила самыми крупными и необыкновенными буквами-виньетками, выделяя их еще золотом, так что в конце концов страницы одна за другой просто сияли. Потом я поняла, что проголодалась, и тихонько спустилась вниз, чтобы подкрепиться чем-нибудь на завтрак.

Я как раз стала готовить себе очень интересный грандиозный сандвич — слоями банан, плавленый сыр и мед, а еще для контраста шоколад и ломтики персика, — как вдруг в кухню влетела мама, так напугав меня, что я уронила бутылку с молоком, которое разлилось по всему полу.

— Ради всего святого, Индия, ну можно ли быть такой нескладной! — воскликнула она, прыгая по кухне с бумажным полотенцем и кухонной тряпкой. — А что это у тебя?

— Просто са-андвич.

— На мой взгляд, это целый батон, — сказала мама с гримасой. — Кажется, ты не принимаешь всерьез свою диету, Индия.

Она демонстративно положила в блендер два лимона. Свой завтрак.

Мама без конца, без конца твердит мне о диете, как будто мои размеры — единственное, что во мне имеет значение. Блендер тарахтел вовсю. Мама смотрела на меня. Казалось, она размышляет о том, удастся ли ей и меня засунуть в блендер и выжать, как те лимоны. Впрочем, я сомневаюсь, что, даже превращенная в кашицу, буду пригодна для того, чтобы щеголять в одежде от Мойи Аптон.

Я дерзко откусила большущий кусок и причмокнула губами. Мама вздохнула и выключила блендер. Она вылила в стакан сок и выпила его. От кислого напитка ее щеки немного втянуло, но она ведь скорей умрет, чем добавит в него крупицу сахара.

— Мне кажется, у тебя анорексия, мама, — сказала я.

— Не говори глупости. Я просто забочусь о фигуре. Пора бы уже и тебе позаботиться об этом, Индия, ведь ты растешь.

Она сказала «растешь» с таким нажимом, как будто я вот-вот дорасту до потолка и уже так разбухла, что скоро, раскинув руки, смогу дотронуться одновременно до противоположных стен. Эй, люди, сюда, все сюда, взгляните на чудо-девочку, она все растет, она уже двадцати метров ростом, весит сто килограммов и продолжает быстро набирать вес! Право же, это весьма унизительно, когда твоя собственная мать относится к тебе как к уродке циркачке.

— Из-за тебя я тоже стану анорексиком, мама, если ты без конца будешь пилить меня и говорить со мной только о том, сколько я вешу, — сказала я, проглатывая последний кусок сандвича.

Мама засмеялась этим своим ужасным искусственным звонким смехом и сказала:

— Вот это будет денек!

Она произнесла это презрительно, с кислой физиономией — наверно, таким кислым был ее лимонный сок.