– Танька! – ахнула она. – Да ты что? Правда, что ли? Убили? У тебя дома?

   – Ну!

   – Не верю.

   – Сама пойди и глянь! – огрызнулась на нее Татьяна. – Я еще из ума не выжила. И галюников у меня нету! Там она и лежит, прямо у входа! Я как вошла, сразу на нее наступила. Темно же, не видно ни черта! А уж кровищи! Прямо хлюпает!

   После этого заявления все устремились к дому Татьяны. Подруги не стали исключением. Их словно волной понесло в том же направлении к дому продавщицы. Но далеко идти не пришлось. Все было, как и сказала Татьяна. Тело сестры Татьяны лежало прямо у входа. И крови было много. Она вытекла из порезов на руках и из раны на горле.

   – Порезала. Руки себе порезала, – зашептались со всех сторон. – Самоубилась!

   – Как и обещала!

   – Ох, дура! Что наделала!

   – А я-то ей не верила! Думала, брешет, девка! Ну, кто из-за парня станет руки на себя накладывать. А она, вишь, не побоялась.

   – Видно, любила шибко.

   Татьяна до сих пор молчала, лишь прислушивалась к словам окружающих. Но тут подала голос:

   – Да что там любить-то? Я ей сразу сказала: наплюй и забудь! Не нужен нам этот Лешка, раз он такой двуличный! Он и свою городскую обманет, раз уж с тобой не постеснялся.

   – И что?

   – Да что там! – махнула рукой Татьяна. – Без толку! Динка моя как в голову себе чего вобьет, так не вынешь оттуда. Упрямая она у меня очень. Была.

   И Татьяна внезапно тихо заплакала, размазывая по щекам слезы. А стоящие поодаль подруги сдавленно ахнули, когда до них дошел смысл сказанного продавщицей. Динка! Дина! Диана! Так вот кто лежал сейчас на полу с перерезанным горлом и венами на руках! Это была та самая Диана, которая в пьяном виде напала сегодня вечером на Олю и едва не задушила последнюю.

   Подруги даже задохнулись, поняв, что произошло.

   Похоже, после содеянного, несчастная вернулась к себе домой, приняла для храбрости водки, да и схватилась за нож. Перерезала себе и горло, и вены на руках. Покончила с собой от великой и неразделенной любви к своему Лешке. Наверное, хотела, чтобы Лешке стало стыдно и горько. И чтобы, стоя у ее гроба, он ронял горькие слезы и корил себя за предательство. А потом, как знать, может быть, тоже наложил бы на себя руки.

   – Бедная дурочка! – прошептала Кира. – Разве же так можно?

   – Глупость несусветная. Лешки тут вообще нету. Он и знать не знает, что Диана ради него сделала. А ей, бедной, уже не помочь.

   В том, что медицинская помощь Диане уже не понадобится, было ясно сразу. Такого бледного заострившегося лица у живых людей быть не может. Да и кровь из ран уже не текла. А так бывает только у трупов, когда сердце перестает биться.

   – И все же как-то странно, – произнесла Кира.

   Но что именно ей показалось странным, она объяснить не успела. Потому что позади нее раздался какой-то шорох и чей-то голос спросил:

   – Что случилось? Таня, ты чего так кричала?

   Подруги обернулись и увидели невысокую пожилую женщину, зябко кутающуюся в шерстяной вязаный платок. На вид ей было лет шестьдесят. Но спина у нее совершенно сгорбилась. А сжимающие платок руки изуродовал артрит.

   – Радуйся! – внезапно закричала Татьяна, некрасиво искривив лицо. – Радуйся, из-за твоего Лешки все беды!

   – Да что ты к мальчику прицепилась? Ну, не захотел он с твоей сестрой женихаться, так что за драма? Другого себе найдет. Какие ее годы?

   – Не найдет! В том-то и дело, что не найдет моя Динка себе уже никого! – вновь завыла Татьяна.