«Я знаю, что я псих»

 Воскресный вечер. Вы проголодались и направляетесь в «Бейглз-Ар-Аз». В углу курят две женщины-полицейские. Посетители в засаленных толстовках. Боун съедает половину твоего сандвича с ветчиной и сыром.

 — Я мог бы штуки три таких съесть, — говорит он, — но не буду. Меня из-за каждого гамбургера угрызения совести мучают.

 Боун заботится о своей внешности.

 — Я переодеваюсь по пять раз на день, — говорит он. — А ты разве не смотришься по сто раз в зеркало, прежде чем выйти из дома? Я то и дело бегаю от одного зеркала к другому, как будто надеюсь увидеть что-то новое. Как будто говорю себе: «В этом ничего, теперь посмотрим, как в другом». Разве не все так делают?

 — Иногда я становлюсь таким рассеянным, — вдруг роняет в разговоре Боун. — Совсем не могу сосредоточиться. В голову одна чушь лезет.

 — И что же тебя сейчас отвлекает? — спрашиваю я.

 — Твой нос.

 — Ну спасибо. Терпеть не могу свой нос.

 — А я свой, — говорит он. — Слишком большой. А может, дело в прическе. Стенфорд мне тут недавно сказал: «Хорошая у тебя прическа. Пышная. Скрадывает нос».

 Мы прыскаем от смеха.

 На улице Боун толкает тебя локтем под бок.

 — Смотри, вот прикол, — говорит он.

 Ты оглядываешься. На тротуаре стоит мужик в комбинезоне с гигантским мастиффом и держит в руках табличку: «Продаю щенкоф».

 — А? — недоуменно переспрашивает мужик.

 — Щенков, а не щенкоф, — поясняет Боун. Мужик смотрит на табличку и ухмыляется.

 — Кстати, там за утлом таких же за две сотни вместо двух штук дают, — говорит Боун.

 Мужик смеется.

 Позже ты сидишь на краю постели, подперев голову рукой, и смотришь на Боуна, который валяется на кровати, заложив руку за пояс джинсов.

 — Вот иду я по улице, и вроде все хорошо, и вдруг ни с того ни с сего впадаю в депрессию, — говорит он. — Я знаю, что я псих. Я это вижу. Чувствую. Я вообще склонен к самоанализу и всяческому самокопанию. Отдаю отчет в каждом своем слове. — И добавляет: — Прежде чем что-то сказать, я проговариваю это в голове, чтобы вышло, как надо.

 — И не жалко тебе времени? — спрашиваешь ты.

 — Да это и занимает-то всего секунду. Какое-то время он молчит.

 — Если ко мне подходят на улице и спрашивают, не модель ли я, я говорю, что  я студент.

 — Ну и? Боун смеется.

 — Теряют интерес, — говорит он так, будто не верит, что ты можешь этого не знать.

 Звонит Стенфорд:

 — Боун оставил мне премилое послание. — Он проигрывает сообщение: «Стенни, ну где ты там? Помер, что ли? Должно быть, помер, раз не отвечаешь. (Смех) Ладно, перезвони!»

Дворецкий Иваны Трамп

 Тебе нравится тусоваться с Боуном в его квартире. Как тогда, в шестнадцать лет в твоем родном Коннектикуте, когда ты ту совалась с одним ужасно красивым мальчиком и вы курили травку, а твои родители думали, что ты занимаешься верховой ездой. Правды они так и не узнали. Ты смотришь в окно на блики солнца, мелькающие на стенах невзрачных кирпичных домов.

 — С детства хотел иметь детей, — говорит Боун. — Всегда об этом мечтал.