Неудачника создает не теория сама по себе, а способ, которым он ее применяет. Удачник, исходя из того же предложения, возьмет себе два свободных дня и осуществит всю программу, выговорив по пятьдесят тысяч проклятий в день. И если это не приведет к цели, он построит себе новую теорию успеха, сэкономив таким образом десять лет. Вот чем различаются в жизни удачник и неудачник. Вся жизнь человека зависит от того, удачник он или неудачник, и этим же определяются ее результаты, потому что люди доверяют ему или нет, зная, кто он такой.

Непристойность для удовольствия

Другие люди полагают, что непристойность в большинстве случаев агрессивна и потому предосудительна [5]. Есть, однако, две ситуации, когда она может быть эффективна именно вследствие своего неприличия: совращение и удовольствие.

При совращении непристойность может быть использована так же, как торговец пытается всучить свой товар. Проявляемая в этом случае испорченность того же рода, как у американских бойскаутов, соревнующихся за почетный значок Коммерсанта (хотя их организация, как предполагается, основана на идеализме свободного общения с природой сэра Роберта Бадэен-Пауэла). Это искусство урвать себе кусок, испортив красоту природы.

Непристойность для удовольствия — это сатира на испорченность, а сатира есть целительный смех, вскрывающий язвы политического устройства и человеческих отношений. Тем самым непристойность для удовольствия делает жизнь менее непристойной. У Рабле больше скатологии, чем у других писателей, потому что он пытался извлечь радость из своей скатологической эпохи. Посвящение к моему любимому изданию этого автора гласит в переводе Томаса Эркарта:

Но сатира вовсе не то же самое, что непристойность бунта: «Вот я скажу тебе эти грязные слова и увижу по выражению твоего лица, гадина, насколько ты застенчив и перестанешь ли ты меня любить».

Точно так же юмористические стихотворения «повес» эпохи Реставрации по поводу clap и great pox — болезней, в конечном счете неизбежных и неизлечимых для повесы тех времен, — вовсе не то же самое, что исполненные жалости к себе сочинения нынешних авторов, выплевывающих грязные слова того же содержания. Если непристойность принимается всерьез тем, кто ее говорит, или тем, кто ее слышит, то она в большинстве случаев обидна. Если же она говорится ради удовольствия, а не бросается человеку в лицо вроде выплюнутой жвачки, то читатель или слушатель может либо присоединиться к этому удовольствию, либо уклониться, сказав: «Это меня не забавляет».

Излюбленные способы использования непристойности для удовольствия — это остроты, шутки и лимерики. К сожалению, существует лишь ограниченное число острот, построенных из шести главных непристойных слов, и все эти комбинации составлены уже давным-давно. Непристойных шуток можно придумать значительно больше, но и они большей частью потеряли свою новизну после того, как сто миллионов студентов колледжей провели сто миллиардов часов в ста тысячах тавернах за последние сто лет [6]. В наше время оригинальность может проявиться, главным образом, только в лимериках.

Один из самых забавных способов получать удовольствие от непристойности и ее преследователей — это замена подлинных слов аналогично звучащими искусственными словами, наподобие того, как это делается в «Официальном учебнике секса» [7], где говорится о erroneous zones, vesuvious и о plethora, представляющей собой маленький предмет, по форме напоминающий футбольный мяч, расположенный около frunella, непосредственно над трубками pomander. Разумеется, во время coginus мужской vector должен прорвать hyphen. В романе «Билли и Бетти», написанном Твигс Джеймсон, используется нарочно придуманный словарь, еще лучше служащий для этой цели, поскольку ее слова звучат ближе к подлинным и применение их доставляет больше удовольствия настоящим любовникам.