– Ты его поливай, – посоветовал Широков.

– Ешь скорее, – мрачно приказала Гронская. – Остынет, сам фырчать будешь.

– Для того, чтобы грамотно построить баню, талант тоже необходим, и даже в большей мере, чем для иных, бесполезных жанров искусства, – садясь за стол и не отводя взгляда от Вальки, продолжал ехидный мужичок. Нож и вилку он нашарил не сразу. – Ибо о таланте можно спорить хоть сто лет и все равно не прийти к единому мнению, а если баня построена бездарно, это видно сразу и на деле.

– Мы познакомились в той кафешке, куда моих бронзовых крокодилов повесили, – объяснила Гронская. – Сейчас поедим, и Валентин покажет свои работы. Хочешь посмотреть?

– Я как-нибудь в другой раз, – сказал мужичок, наконец-то взявшись за яичницу и споро ее уминая. – Меня баня призывает. Я еще на крыше с полчасика поживу, потом баней займусь, потом за трубами ехать надо. Если есть желающие попасть в зоосад – подавайте заявки, охотно подкину. Говорят, туда экзотических зайцев привезли.

Он одним движением вытер сразу всю тарелку корочкой и отправил эту корочку в рот.

– Спасибо, все было безумно вкусно. Расплачусь натурой. Спинку в бане потру!

Улыбнувшись Гронской, скорчив рожу Широкову и еще раз быстро взглянув на Вальку, мужичок раскланялся и вышел.

Валька видел в окно, как этот ладный мужичок непонятного возраста, в ловко сидящей спецовке, протопал к дыре через грядки и вышел на дорогу. Обернувшись же, он заметил, что Гронская и Широков как-то странно переглянулись.

– Доставайте работы, – видно, решившись вытерпеть это тяжкое испытание, приказала Гронская. – Пятый, тащи на кухню посуду. Потом помоем.

– Изабо! Изабо! – раздалось за окном. Гронская повернулась.

Мужичок стоял посреди дороги. Гронская сделала два шага к окну, он увидел ее, притопнул, раскинул руки и заплясал цыганочку, колотя каблуками утоптанную землю. Блеснув диковинным вывертом, он замер, чинно раскланялся и исчез, как привидение.

– Ему о душе подумать пора, – сказала Гронская, – а он рожи корчит.

– Это он так к тебе сватается, – прокомментировал Широков.

Гронская покосилась на Вальку. Ему стало неловко. И именно от неловкости он задал совершенно ненужный вопрос.

– Как это он вас назвал?..

– Изабо, – ответила Гронская. – Меня все друзья так зовут. И этот вот тоже…

– Имя какое странное… Откуда такое взялось? – спросил Валька, которому пришло на ум, что это была бы неплохая собачья кличка.

– Старофранцузское имя. Из средневековой литературы, – объяснил Широков со вздохом. – Ну, так где же ваши работы?

Валька неторопливо раскидал листы по полу, сам отошел в сторонку и сделал вид, будто его все это не касается. Он заранее решил быть в такой момент исключительно сдержанным и независимым.

Это были портреты, гипсы, несколько давних натюрмортов и две последние работы, с той женщиной.

Именно их и поднял Широков. Посмотрел на женщину, потом покосился на Вальку и вернул листы на пол.

– По цвету я не специалист, – проворчала Гронская, прицельным взглядом оценив все сразу, – а что касается вот этого – враки, враки и еще раз враки!

Она потыкала пальцем в рисунки. Валька сник.

– Да сойдет для дизайнерских курсов! – вступился добродушный Широков, и это было самое обидное.