Тришка. – Гм, гм… Стало быть, о картошке уж был указ?

Тихон. – То-то, глупый вы народ! Сами не знаете, о чем толкуете. Предписание о посеве картофеля и наставление, как за ним ходить, было издано еще в царствование блаженной памяти государыни императрицы Екатерины Алексеевны.

Старик, упоминая о великой государыне, снял шляпу и, перекрестясь, прошептал: «Помяни ее, господи, во царствии твоем».

Тут подошел еще один крестьянин, широкоплечий, с рыжею бородою.

Тихон. – Здравствуй, Филат; кажись, и ты из кабака?

Филат. – Да, был на сходке стариков: посмекали кой о чем.

Тихон. – И пропили последний рассудок.

Филат. – Пропили рассудок? да за него целовальник вина не даст!

Тихон. – Эх ты, дуралей!

Тришка. – Ха, ха, ха!

Тихон. – На чей же счет вы пили? Уж не на мирской ли?

Филат. – Поди-ка! Нынче не прежнее время, не приходится старикам пить на мирской счет. Такого-де расхода, толкует писарь, не уломаешь в отчет. Там все, слышь, объясни и выкажи до последней денежки.

Тихон. – Так и надобно. Конец мироедам. Все мирские доходы должны быть на счету, все поборы определены или общим законом, или частными предписаниями начальства; словом, общественный приход и расход должен быть чист, как стекло.

Тришка (почесывая затылок). – Вестимо, Парамоныч!

Филат (призадумавшись). – Никак намедни то ж толковал окружный.

Тихон. – Да, да, ни копейки не должно быть ни из мирских доходов израсходовано, ни с крестьян взято безгласно и безотчетно. Никому не дозволено щетиться от государственных крестьян.

Старик Парамоныч, сняв шляпу и возведя взор к небу, с видимым благоговением произнес: «Ущедри, господи, своими благами нашего благочестивейшего царя-надежду; он любит нас и печется о своих подданных, как родной отец».

– Что же ты, Филат, не расскажешь, о чем судили и рядили вы в кабаке?

Филат. – Кажись, Трифон Гаврилыч уж сказывал тебе, про что там калякали.

Тихон. – Про картофель; да о чем тут было толковать?

Тришка. – Слышь, Дурковская волость не хочет садить картошку.

Тихон. – Чего доброго! Диавол во все мешается; он того лишь и ищет, чтоб смутить людей. Но дурковских строптивцев уймут, они будут сажать картофель и еще скажут начальству спасибо за то, что научило их уму, разуму. А вы-то? Неужели так же смекаете, как бы не выполнить повеленного?

Филат. – Да слышь, картошка-то – зелие поганое.

Тихон. – Поганое? Исполать! вот те новость. Это суеверие откуда взялось? Разве картофель не богом же создан? Богом, который «произвел траву скотам и злак на службу человекам»? Смыслите вы, невежды, что значит «поганые»? не картофель поган, вы-то поганы, замышляя не слушать начальства. Знаете ль, «что нет власти не от бога» и что православный христианин веру свою наипаче показывает в преданности царю и покорности установленным от него властям?

Филат (почесываясь). – Вестимо, Парамоныч, кому лучше знать все это, как не тебе: ты человек грамотный, а мы люди темные.

Тихон. – Темные, а гомозитесь. Разве слепой Анкудин упирается, когда его водят? Темному должно тем охотнее слушаться и следовать указаниям тех, которые пекутся о нем, что у него и в башке и в глазах темно!

Филат.