— Разрази меня гром — она его любит! — Шеф не отрываясь следил за тем как парочка на экране демонстрировала набор эротических игр, полагающихся в такого рода зрелищах. — Пресвятая Дева Мария — я в трансе! Этот взгляд иступленной монашки, эта покорность жертвы, восторженное самоунижение! Эта лавина смертоносной, на крови замешанной страсти! Полный экстаз!.. — Колено Тино нервно задергалось.

— Заза, у тебя дьявольский нюх на дорогие штучки. В грудастой телке есть нечто этакое… высокосортное, — поддержал Шефа продюсер Квентин Лизи — самый тихий представитель ведущей тройки. Когда-то он был боксером и знал, как строить тактику сражения. Квентин предпочитал оставлять за собой последний удар, поскольку от него зависел исход боя — затейливая закорючка в чековой книжке, обеспечивающая жизнеспособность всего предприятия.

Шеф одобрительно сжал плечо Квентина, шумно вздохнул и хлопнул в ладоши:

— Кончили. Все сюда!

Пятеро заметно повеселевших мужчин из задних рядов подтянулись к лидерам. Зоркие глаза Зазы Тино пробежали по застывшим в ожидании лицам.

— Что скажете, парни? Пора принимать решение. Остановились на объекте Д.Д.? — в голосе Шефа слышалась какая-то подковырка. Руффо принял в кресле барственно-небрежную позу и ловко подхватил брошенный «мяч»:

— Мы назвали себя экспериментаторами, а это значит — выбрали дорогу проб, ошибок, сомнений, дерзаний… Мы отказались от однозначности, покоя правильных решений…

— Помилуй Руффо! Здесь не международный конгресс кинематографистов! — Тино живописно воздел руки к светящемуся потолку. — Умоляю говори прямо — да или нет?

Хоган устало опустил веки, давая понять о своей снисходительности к хамоватому Шефу:

— Если тебе угодно превратить творческую дискуссию в производственное голосование, изволь — я «за».

— Мне все же хочется высказать свое мнение, — вкрадчиво, но напористо вклинился в разговор Квентин. — Считаю своим долгом заметить, что кандидатура Д.Д. не соответствует одному из важнейших требований, сформулированных Шефом. — Продюсер успел все основательно подсчитать и решил необходимым проявить бдительность. Хотя имена Тино и Хогана служили приличной гарантией победы, затея идейных лидеров выглядела по меньшей мере рисковой. С дурным душком затея.

Заполучив лет пять назад репутацию скандального режиссера и провалив три последние работы, пятидесятилетний Заза Тино не стал ждать, пока карканья критиков насчет постигшей его творческой импотенции станут реальностью. Он решился на отчаянный рывок — собрал группу крепких профессионалов, подстраховался известным продюсером и объявил открытой Лабораторию экспериментального кино — для узкого круга посвященных лиц и дерзновенных свершений.

Экспериментаторы приступили к работе, главным условием которой стала секретность. Каждый из «великолепной восьмерки» принял нечто вроде присяги, гарантируя молчание, и подписал документ, свидетельствующий о личной материальной и правовой ответственности за все, происходящее под знаком Лаборатории. Продюсер Квентин Лизи долго ломался, выторговывая для себя свободу от правовых обязательств и необходимости принимать участие в творческом процессе. Но Шеф заставил всех стать соучастниками выбора «объекта» — он понимал, что тем самым связывает «восьмерку» крепкими узами. Можно сказать — преступными.

— Каким же требованием не соответствует по вашему мнению, Квентин, эта француженка? — Шеф угрожающе сжал челюсти.

— Совершенно очевидно, что имя малышки не тянет на солидный некролог.