— Что значит — на четвертом?
— На четвертом этаже, — произнес тот с выражением такого сострадания и ужаса в лице, что Джузеппе Корте прямо похолодел.
— Неужто на четвертом этаже такие тяжелые больные? — осторожно спросил он.
— И не говорите! — Собеседник медленно покачал головой. — Конечно, не совсем безнадежные, но все равно радости мало.
— Но если на четвертом этаже столь тяжелые больные, кого же тогда кладут на первый? — спросил Корте с той шутливой непринужденностью, с какой мы говорим о печальных вещах, нас лично не касающихся.
— Ох, на первом только умирающие. Врачам там уже нечего делать. Там работа для одного священника. И разумеется…
— Но ведь на первом этаже очень мало больных, — перебил Джузеппе Корте: ему не терпелось получить подтверждение, — почти все палаты закрыты.
— Сейчас действительно мало, но утром было порядочно, — ответил с едва заметной улыбкой незнакомец. — Вон шторы опущены в палатах только что умерших. Посмотрите — на других окна не зашторены… Вы меня извините, добавил он, медленно отходя от окна, — кажется, становится прохладно. Я лягу в постель. Желаю всего наилучшего…
Человек скрылся из виду, окно резко захлопнулось, потом в соседней палате зажегся свет. А Джузеппе Корте все еще неподвижно стоял у окна, пристально глядя на опущенные шторы первого этажа.
Смотрел не отрываясь, с болезненным любопытством, стараясь мысленно проникнуть в тайны этого страшного первого этажа, куда больных ссылают умирать, и, подумав о том, как он далек от этого, ощутил прилив бодрости. Между тем на город спустились вечерние тени. Одно за другим загорались сотни окон огромной клиники — издали ее можно было принять за празднично освещенный дворец.
Только на первом этаже — там, в самом низу, — несколько десятков окон оставались слепыми и темными.
Результаты обследования обнадежили Джузеппе Корте. Обычно склонный предполагать худшее, он в глубине души уже приготовился к суровому приговору и ничуть не удивился бы, если бы врач объявил о переводе его на нижний этаж. В самом деле, несмотря на то что общее состояние по-прежнему было удовлетворительным, температура все держалась. Однако доктор со всей сердечностью его разуверил:
— Начальные симптомы имеются, но в очень легкой форме.
Надеюсь, в течение двух-трех недель все пройдет.
— Значит, меня не переведут с седьмого этажа? — встревоженно спросил Джузеппе Корте.
— Ну, разумеется, нет! — ответил врач, дружески похлопав его по плечу. — А вы куда собирались? Уж не на четвертый ли? — Он засмеялся над нелепостью такого предположения.
— Тем лучше, тем лучше, — поспешно откликнулся Корте. — А то, знаете, стоит заболеть, всегда представляешь себе самое страшное…
Джузеппе Корте действительно остался в той палате, куда его поместили сначала. В те редкие дни, когда ему разрешали вставать, он успел познакомиться с некоторыми больными из других палат. Он тщательно выполнял указания врача, прилагал все старания, чтобы побыстрее поправиться, но, несмотря на это, особого улучшения не ощущал.
Прошло дней десять, когда к Джузеппе в палату явился старший фельдшер по этажу. Он пришел попросить его о чисто дружеском одолжении: завтра в больницу должна лечь одна дама с двумя детьми, так вот, две палаты для них свободны, как раз тут, по соседству, но не хватает третьей, не согласился бы синьор Корте перебраться в другую, не менее удобную палату?
Джузеппе Корте, разумеется, возражать не стал: одна палата или другая велика разница, а там, может, еще сиделка будет покрасивее. |