Валентин Рыбин. Семь песков Хорезма
Часть первая
«...Чаще Каракумы именуются именем, заимствованным из персидского литературного языка: «Семь песков Хорезма». Мухаммед Риза мираб Агехи.
I
Артиллерийская рота Ленкоранского пехотного полка, расквартированного в Талыше, летом 1832 года была на молотьбе. Солдаты сами себе сеяли, косили и молотили хлеб. К началу августа управились с делами — погрузили мешки с пшеницей в фуры и двинулись к месту расположения. Ус талые и злые, шли через лесистые Талышские горы. Натрудили косами да цепами плечи, не до веселья. К вечеру сделали последний привал. Развели костер, сварили кашу, поели, попили, перемотали портянки, снова двинулись в путь и, отмахав еще двадцать верст, под утро прибыли в Акушу, Поставив обоз на крепостном дворе, холостяки бросились в казарму, к кроватям, и женатики подались к своим женкам, на квартиры. Фейерверкер (Фейерверкер — унтер-офицер в артиллерии.) Сергей Лихарев отсыпался долго, часов до двенадцати. Проснувшись, поплескался под рукомойником, выбрился чисто, надушился розовой персидской водой — голаб, кликнул дружков своих и отправились они за крепостную стену. Рядом, на взгорье, лепился кавказский аул — в несколько рядов, амфитеатром стояли полукаменные-полуглиняные сакли. Кое-где высвечивали над ними тополя. В них жили женатые солдаты. Выйдя из крепости, Сергеи Лихарев с двумя товарищами направился в Манькин шинок — сакля ее стояла на склоне, под развесистым карагачом. Артиллеристы ввалились во двор, подняв хозяйку, которая дремала в прохладной комнатенке. Полногрудая, широкозадая девка с роскошными косами лениво улыбнулась и застегнула пуговицу на кофте. — Ух ты, кто к нам пожаловал-то! — обрадовалась, увидев Лихарева. — А, сказывали, будто ты там, на Араксе, зазнобу какую-то себе завел. Я тут горючими слезами извелась, тебя ожидаючи! — Ладно, Мань, будя врать-то, все равно никто не поверит. Врешь, будто на салазках под гору катишься. Угости нас своим чайком, а то с устатку язык во рту не ворочается. — Ох ты! Значит, соскучился по моему чаю? Ну так садись за стол и товарищей своих приглашай. Вот тебе самовар, вот стаканы. Солдатки держали в самоварах брагу или самогон. И на этот раз, едва Лихарев повернул ручку краника, как по комнате распространился самогонный дух. Сергей наполнил доверху три стакана, шумно выдохнул из груди воздух, словно он стеснял дыхание, выговорил торопливо: — Ну, будем живы-здоровы, соколики! Дай Бог, не последнюю. Маня, ревниво кривя губы, смотрела на гостей. Подождала, пока они опрокинули содержимое стаканов в свои ненасытные глотки, сказала: — А обо мне и не вспоминал, ровно бы я не живая, а кукла какая-нибудь, из тряпок сделанная. Ну и стервец ты, Сереженька! — Ну ладно, Манюнь, ладно... Чего ты взбеленилась? Сходи за товарками, а то ребята дюже по девкам соскучились. — Кобели вы все, сраму не имеете, — сердито выговорила Маня, накинула на голову платок и вышла из горенки. Едва она удалилась, Сергей налил еще. Выпили, закусили ржаным хлебом, посыпав солью. Зашумело у парней в головушках. Повели разговор, один другого перебивая. Еще раз потянулась рука Сергея к самовару, а в нем уже пусто. Оскорбился Лихарев: — Братцы, да как же так! У меня еще ни в одном глазу... Надо поискать. У Маньки, должно быть, запасы есть! Покачиваясь из стороны в сторону, принялся он шарить в сундуке, где лежало тряпье хозяйки, под кровать заглянул — не нашел. И тут товарищи его увидели в окно своих солдат, артиллеристов. Топтались они во дворе, и неизвестно, зачем пожаловали. — К Маньке, наверное, — рассудил Сергей. — А клялась, что одного меня жалует. |
