– Посмотрите, – сказал он.

Я посмотрела, и, когда мой мозг обработал изображение, я выполнила клише под названием «повторная оценка», то есть посмотрела еще раз, с недоверием и недоумением.

На листе был мой портрет, выполненный угольным карандашом.

Я присмотрелась внимательнее. Возможно, мой подбородок был не много тяжелее, а брови светлее, чем на рисунке, но сомнений быть не могло.

– Это я, не так ли?

– Нет, это не вы, Мерри, – прошептал мистер Гофман. – Это ваша мать.

* * *

Я плохо помню, что говорила или делала следующие двадцать минут. Это лицо, которое одновременно было и моим, и не моим, пробудило во мне некую первобытную реакцию, к которой я была не готова. Мне захотелось погладить рисунок, потом захотелось порвать его в клочья. Я зал пом выпила виски, от которого отказалась раньше, а потом расплакалась. Я пролила потоки слез из-за той неразберихи, в которую превратилась моя жизнь. Что бы я ни считала решенным, каждый раз передо мной возникала новая загадка вместе с набором эмоций, из-за которых я оказалась в объятиях Амброза на диване. Георг наблюдал за нами из кожаного кресла.

– Прости, прости, – повторяла я, роняя слезы на свой портрет, который был портретом моей матери.

В конце концов я перестала плакать, вытерла слезы платком Амброза и промокнула фотокопию лица той, которая привела меня в этот мир. Портрет расплылся от моих слез и стал почти неузнаваемым.

– Пожалуйста, не беспокойтесь: это лишь копия, – сказал Георг.

Когда мои чувства начали возвращаться к нормальному состоянию, я высвободилась из объятий Амброза и выпрямилась.

– Дорогая Мэри, ты не поможешь мне встать? – попросил Амброз. – Думаю, нам необходимо выпить чаю. Я пойду и приготовлю его.

– Право же, Амброз…

– Моя дорогая, я вполне способен заварить чай.

Некоторое время мы с Георгом сидели в молчании. Было много вопросов, на которые мне хотелось получить ответы, но я не знала, с чего на чать.

– Георг, – наконец выдавила я, в очередной раз высморкавшись в мокрый платок Амброза. – Не могли бы вы объяснить, почему, если вы знали год моего рождения, вы или сестры искали мою дочь, которой двадцать два года?

– Поскольку я не имел понятия, что вашу дочь тоже зовут Мэри. И не знал о том, что вы передали ей кольцо на двадцать первый день рождения. В течение последних двух недель, пока продолжались ваши поиски, я был вынужден… отвлечься на другие неотложные дела. Сестры не могли связаться со мной.

– Простите, Георг, но я многого не понимаю. Вы говорите, что это портрет моей матери?

– Да.

– Откуда вы знаете?

– Потому что этот рисунок много лет висел на стене в Атлантисе, в доме моего работодателя в Женеве. Он рассказал мне о ней.

– Она умерла? То есть она умерла при родах?

Я опять заметила его нерешительность. Что он знал, а чего не знал?

Когда Амброз принес чай, Георг встал и подошел к своему кожаному чемоданчику. Он достал оттуда пухлый коричневый конверт, потом опустился в кресло Амброза и положил конверт на колено.

– Вам с сахаром, Георг? – поинтересовался Амброз.

– Спасибо, я не пью чая. Мерри, эта посылка предназначена для вас. Полагаю, там есть ответы на все вопросы, на которые я не могу ответить. Но, прежде чем передать его вам, я очень прошу вас отправиться со мной и присоединиться к вашим детям и сестрам на «Титане».