Наверное, он без удовольствия увидел бы и драконов, украшавших конек крыши и фронтон. Они были выполнены в исключительно изящной манере; язык, ноздри и вытянутый гребень спины уподоблялись чувствительным нитям, антеннам земной власти, которая нашла свое главное воплощение в образе крылатого змея.

Эти стражи, равно как и высокие красивые деревья, затенявшие двор, без сомнения больше понравились бы Лао-Цзы, любимому сыну Земли. Среди них могучий экземпляр восточно-индийского фигового дерева, чьи висящие в воздухе корни образовали рощу перед обнесенным стеной храмовым прудом. Впервые я увидел здесь рыбью пальму, кариоту. Ее разделенные метелки выглядят как чудовищно увеличенные листья дерева гинкго.

Конфуций был великим praeceptor sinensis, на учении которого основывается тысячелетняя служба — служба жены, дочери и невестки, служба сына и внука, ученика, служащего и гражданина государства. Управлять, конечно, должна отцовская доброжелательность, но она остается основанной на разуме деспотией. Такое впечатление Конфуций производил на всех западных путешественников.

Можно, правда, предположить, что ярмо не навязывается, а его требует тот, кто намерен покорно его нести. По существу, вероятно, изменилось меньше, чем кажется. Одна подневольность заменилась другой. Марксизм похож на конфуцианство, поскольку основывается на моральном и рациональном понимании и довольствуется земным благосостоянием. Налицо также принципиальная педагогическая установка. Она создает поле для бонз, мандаринов и педантов всякого сорта.

Тот факт, что Лао-Цзы по сравнению с Конфуцием оставил после себя так мало, тоже говорит в пользу неизбежности того, что выбор пал на Конфуция. Суть Лао-Цзы противоположна сути Конфуция. «Совершенный мудрец избегает мира». Так говорит Лао-Цзы. Конфуций, напротив, хочет обращаться к миру, чтобы навести в нем порядок, и оба достигают своей цели.

С астрологической точки зрения Лао-Цзы гораздо древнее. «Высоко-выдающийся, почтенный возрастом господин». Его обоснования глубже, чем человеческое общество и государства с их беспокойством.

В Конфуции, как и в Моисее, несомненны черты Овна; в таких умах концентрируется бродящая сила созвездия пророческой и законодательной власти, порядок которой продлится тысячелетия.

Лао-Цзы, напротив, утверждает более древний и более достойный знак Тельца. Здесь мир приводится в движение из покоящегося; он укрощается властью неделания. Я всегда видел глубокий смысл в том, что Лао-Цзы верхом на быке, на темном водяном буйволе, едет отсюда на запад через последние пограничные перевалы. Так изображают его старинные картины; вот еще один, идущий к цели. Сюда относится не только знание, но и владение серединой. Полководец меньше всех меняет местоположение.

Не стоит и говорить, что его фигуру морально эксплуатируют различные секты, используют в своих целях монахи. Но примечательно то глубинное воздействие, которое она снова и снова оказывает на одиночек. Такое благоговение связано с непосредственной властью духа Земли. Лао-Цзы не вождь, не спаситель — в его существе выявляется абсолютная, достойная уважения природа.

Влияние этого духа не ограничивается историей культуры; он внеисторичен, как поток или дерево. Поэтому он возможен в любое время и не зависит от истории. О Лао-Цзы говорится, что он возрождается, как Будда. Гёте, Шеллинг и Ницше находятся на его стороне так же, как Гегель находиться на стороне Конфуция.

Затененные старыми деревьями дворы для летних бесед, крытые сводчатые галереи для бесед зимних, кельи для уединенной медитации и заставленные книгами залы для общих занятий — тут можно выстоять.