Пытаюсь с ним говорить, он в ответ: „Для тебя, для семьи же стараюсь“. Да, деньги он в дом несет. Но они для меня — как яма: в нее канула моя прежняя душевная близость с мужем.

Он даже в своих повадках изменился: стал жестким, напористым. Считает, что наконец-то научился добиваться успеха в жизни. Да-да, он считает себя преуспевающим. А я его — проигрывающим, если угодно — неудачником. Муж в восторге от того, что нашел, как он говорит, способ самоутверждения… А я… Может быть, я заблуждаюсь? Может быть, просто не понимаю, что такое сегодня — успех в жизни?

…В какое „чисто поле“ мне выйти, к кому взывать, крича из последних сил: „Остановите мужа! Верните мне его таким, каким он был до репетиторства: с небольшой зарплатой, да любимого!“

Хотя вряд ли ты нам поможешь, „ЛГ“. Мы уже почти совсем чужие. А он считает, что добился успеха».

Под письмом стояло имя: Л. Попова — имя, по-видимому, вымышленное, что естественно, если учесть узкосемейное, даже, пожалуй, интимное содержание этого послания. Лично я не особенно жалую людей, которые обращаются к широкой общественности с тревогами и заботами, которые должны быть частным делом личности. Я не особенно жалую их, хотя и понимаю холодным рассудком, что подобные письма утоляют извечную потребность в исповеди и бывают нередко формой уменьшения душевной боли: ведь то, что высказано, мучает душу меньше. Когда-то в нашем обществе письма, подобные этому, были рядовым явлением. Сегодня — они большая редкость: личность все больше ощущает и охраняет тайну собственного бытия. В этом, возможно, выражается рост этического самосознания и общества и отдельного человека. Все больше становится вопросов, которые люди решают наедине с собой, собственной душой, совестью.

Письмо Л. Поповой было напечатано из-за его известной экзотичности, то есть именно потому, что подобные письма встречаются сегодня в редакционной почте нечасто.

Никто в редакции не возлагал на него больших надежд в смысле дальнейшего развития темы.

Да и собственно говоря: в чем заключается его тема? Жена жалуется на то, что муж не оправдал ее романтических ожиданий — вместо того, чтобы стать ученым, увлекся репетиторством, которое дает недурные доходы. Она тоскует по высоким ценностям, а он наслаждается материальным достатком.

Лет пятнадцать или даже десять тому назад симпатии читателей были бы на стороне жены, большинство увидело бы в муже бездуховного стяжателя.

Нам и сейчас казалось, что это письмо может быть воспринято лишь однозначно: муж вызовет единодушное осуждение, а жена столь же единодушное сочувствие. Но мы ошиблись: значительное число читателей, откликнувшихся на письмо, осудили ее, а ему посочувствовали. И даже те, кто, казалось бы, Л. Попову поняли, отнеслись к мужу Поповой более снисходительно, чем она сама, нашли аргументы для понимания или оправдания такого образа жизни.

Письмо Л. Поповой стало стихийно некоей «лакмусовой бумажкой», которая говорила о серьезных и интересных изменениях в той сложной сфере, которую философы именуют «иерархией ценностей».

Почему же большинство не осудило мужа Л. Поповой, а посочувствовало ему? В чем состояли их аргументы? Во-первых, его сторонники не видели абсолютно ничего дурного в желании заработать — именно заработать — как можно больше денег и жить материально как можно лучше. Во-вторых, они ставили работу репетитора ничуть не ниже работы ученого. И во всем этом выразилось избавление общества от ряда романтических и излишне возвышенных иллюзий.

В формировании этих иллюзий немалую роль сыграла наша литература, создавая образы бескорыстных, «не от мира сего» людей, жертвующих без колебаний личными, материальными благами, карьерой, положением, уютом и комфортом ради торжества идеалов.