Изменить размер шрифта - +
Можно рассчитывать на совесть. (Само собой, помимо решающе важных — чисто материальных условий и стимулов работы.) Совесть и в художнике и в нехудожнике жива. Без нее нет человека. Тем и опасен фактор умолчания, что убаюкивает, усыпляет совесть до степени даже и тяжко летаргической.

Не надо скрывать наших успехов, да и невозможно это, настолько они исторически неоспоримы во всех областях социальной, экономической и нравственной жизни, но и неуспехов утаивать не стоит, скрывая их за пышными декорациями.

Вот и сидели за столиком соседним работяги, толковали, хоть и выпили уже, видно, немало, трезво и разумно, как сегодня, ничего не боясь, слава богу, говорят люди между собой.

И тут к буфету, рядом, подошла пара: он и она, молодые. Он (буфетчице): «Кофе с тюремно-монастырскими пирожными…»

Мне показалось, что ослышался. Но мой собеседник, архитектор-реставратор, объяснил нехотя: «Понимаете, некогда в этом помещении была монастырская тюрьма, ну а сейчас, как видите, ресторан, отсюда и эти пирожные, в шутку…» — «Тюрьма? — удивился я, забыв о пирожных. — А где же была трапезная монахов?» — «Трапезная в середине комплекса, там ресторан устраивать было неудобно…» — «А в бывшей тюрьме, — подумал я вслух, — удобно…»

Я как бы занового увидел эти низкие потолки, узкие, как бойницы, окна, тяжкие стены — в них томились, сидели на хлебе и на воде, мучительно умирали еретики, вольнодумцы, мятежники. А сейчас заказывают тюремно-монастырские эклеры… «Лучше делать рестораны из тюрем, чем тюрьмы из ресторанов», — улыбнулся мой собеседник. Да, наверное…

Путь мой лежал к Кижам. На этом пути я увидел, как любовно и тщательно охраняют, восстанавливают на нашем Севере памятники архитектуры, особенно деревянной. Упоминаю об этом, чтобы не обидеть невольно наших реставраторов, от докторов архитектуры до рабочих, в их деятельности вижу подвижничество. И тот «роман в документах», который мы сейчас бегло перелистаем, от этого подвижничества не отнимает ни малой доли (как не отменяет несостоявшийся ход моих часов подлинных достижений нашей часовой индустрии, что хорошо, то хорошо).

На острове Кижи в самом начале XVIII века была построена деревянная церковь исключительных художественных достоинств и несравненных по дерзости инженерных решений, которые по мере течения лет изумляли новые поколения все сильнее. Видеть ее даже издали — радость и милость судьбы. Но человек — существо неблагодарное: чем ни одаряй его, мало. Вот и нам захотелось войти внутрь.

А Преображенская церковь закрыта. Почему? Экскурсовод мягко объясняет: «Закрыли, недавно, ненадолго, для реставрации». И люди возвращаются на пароходы и, уже отплыв, с палубы, до последнего мгновения, пока видно, не отводят от нее глаз.

Был и я наивным, восторженным туристом, верящим, что закрыта церковь обыденно и нетревожно, для естественной реставрации, да и остался бы, наверное, этим наивным туристом, если бы, околдованный Кижами, не отстал, не отбился от экскурсии и местный житель (дождь шел сильный), ведя меня с северной обходительностью самой сухой дорогой, не поведал о великой беде этого уникального, единственного в мире памятника.

Давно уже замечено было, что церковь наклоняется в северо-восточном направлении. Измерения показали лет двенадцать назад, что это носит незатухающий характер. Деформации, искажения первоначального облика нарастали и были уже явственно видны: разрушался иконостас… Двенадцать лет назад было вынесено авторитетное решение о капитальном ремонте и восстановлении памятника.

Само собой разумеется, были созваны совещания, даны поручения, написаны деловые бумаги.

С течением лет переписка между отдельными ведомствами разбухала, начала составлять объемистые тома.

Быстрый переход