И вот в обрисованной выше, достаточно неординарной ситуации Союз художников РСФСР дарит городу новую художественную галерею.

Что это: умное, дальновидное действие? Или… жест? Жест — торжественный и широкий, с речами, аплодисментами, викториной. Жест, разумеется, не в буквальном, а в переносном понимании, когда подразумевается не пластика тела, а «фантастика» дела, дела «напоказ».

Жест в этом смысле — псевдодействие, то есть действие, лишенное внутренней логики и необходимости, а стало быть, и нравственной почвы, действие, оторванное от смысла, ради которого оно совершается.

У Союза художников достало щедрости подарить. У города недостало мужества отклонить дар. Да, отклонить — именно это должны были подсказать чувство ответственности и здравый смысл: ведь место художественной галереи из ценных картин советских художников не в малооборудованном и малоохраняемом Доме культуры.

Но жесты совершаются не во имя здравого смысла, а ради сиюминутного эффекта.

…Я не назвал имени ни одного художника, для того чтобы не доставлять лишней боли авторам полотен. И все же должен перед ними извиниться. Мне важно было узнать истории создания картин, и я не мог скрыть от мастеров судьбу их детищ.

Они находились в радостном неведении (один из них даже хотел подарить Зарайску несколько новых полотен); я это неведение разрушил. Они были потрясены…

И вот, чувствуя всем сердцем их боль и печаль, думал я о том, что жест при всей сиюминутности имеет последствия весьма долговременные и непредсказуемые. Эти последствия измеряются десятилетиями. Жест — не только фейерверк, но и мина замедленного действия, он несет потери невосполнимые и непредвидимые. Я сейчас имею в виду не только душевную боль и печаль и не только потери административно-юридические: комиссии, расследования, переписку, допросы и вопросы…

Я имею в виду и нечто большее! Поскольку социальный жест «живет во времени», все последующее неизбежно несет на себе его «мету», заключает некое зерно — необязательности, а то и безответственности: и этической и юридической. Жест развращает, он как бы развязывает руки, «разрешает» вести себя не должным образом; и от самих действующих лиц зависит, насколько широко они этим «разрешением» воспользуются. В нашей истории воспользовались в полную силу.

…А казалось бы, что дурного! Подарили — не отняли. А подарок — это радость…

Да, совершенно естественно, что жизнь имеет ярко-праздничную, парадную форму наряду с будничной, повседневной, маловпечатляющей. В парадной царят интервью, аплодисменты, викторины. В непарадной, будничной — мучительно пишутся этюды к картинам, поражения порой не отличаются от побед, поддерживается оптимальная температура в выставочных залах, человеческих и социальных отношениях. Отвергать парадную сторону — не меньшее лицемерие, чем неадекватно ее возвеличивать. Она тоже нужна в жизни. Но она не только украшает, но и улучшает жизнь лишь тогда, когда обеспечена золотым запасом будничной, повседневной, маловпечатляющей работе.

Если же вернуться к нашей истории, то важно уметь отличать великое социальное достижение — реально существующий в нашем обществе контакт искусства с широчайшими массами — от бутафории.

Особенно опасна бутафория в духовной жизни — а живопись именно к ней и относится, — потому что одна из высших социальных миссий духовной жизни общества — борьба с фальшью.

Жесты обладают той особенностью, что о них хочется потом забыть, что, как мы и видели, почти удалось в нашей истории всем без исключения.