|
Из соседнего купе доносился пронзительный голос мальчика, исступленно вопившего: – А это кто? – А это кто? – А это кто? Ему вторил приятный, грудной женский голос: – А это – медвежонок. – А это – медвежонок. – А это – медвежонок. Дима заснул.
– Обедать-то будешь, или тошнит? – Кто-то настырно тряс его за рукав. Дима жалобно замычал и проснулся. Перед ним стоял вчерашний инвалид и призывно размахивал вонючим бутербродом с “Останкинской колбасой”. Недобитые улитки угрожающе заерзали в желудке. – Нет, – угрюмо отозвался Дима. – И чего ты вчера так нажрался? – удивленно загудел инвалид. – Надо ж меру знать… я ж тебе говорил… Под этот мерный бубнеж Дима уже начал было снова засыпать, когда толстяк неожиданно приблизил свое круглое лицо прямо к его уху и, дохнув на Диму гнилым фруктовым теплом, тихо скомандовал: – Слазь давай! Дима ошалело уставился на соседа по купе, судорожно пытаясь сообразить, когда это между ними возникла такая близость. И когда, собственно, они успели вместе выпить. Толстяк тем временем взял свою инвалидную палку – вероятно, ее Дима и принял ночью за трость – и нетерпеливо постучал по Диминой полке снизу. – Слазь, Дим, слазь. Вон и жена уже небось соскучилась. – Инвалид радостно показывал красным пальцем на девку с французским маникюром. – Послушай, папаша, – устало сказал Дима, – отвяжись, а? Ты меня с кем-то путаешь. И нет у меня никакой жены. – Ты что, спятил? – с ужасом прошептал инвалид. – А Лиза-то тебе кто? – снова ткнул пальцем в спутницу. – Да не знаю я! – заорал Дима. – Хочешь, паспорт посмотри! Нет у меня жены! Память услужливо вывалила на Диму позавчерашнюю неприятную сцену. Пухлая толстозадая Катя, шмыгая носом, невнимательно слушает его теорию о том, что брак не только ограничивает свободу личности, но еще и разрушает любовь. “Ну Ди-и-им, – слезливо ноет Катя, – ну дава-а-ай”. Дима понимающе гладит ее по спине, постепенно опуская руку все ниже… – Ну давай, давай, покажи паспорт! Очень даже интересно, – снова подал голос толстяк. – Во-во, покажи, сволочь! – неожиданно зарыдала девка. Дима мутно оглядел психопатку: тощая как вобла. Убитые перекисью волосы. Колючие карие глаза злобно выглядывают из синеватых кругов. Довольно красивый рот. Слишком длинный нос. В целом вид довольно потасканный. Дима молча вытащил из кармана куртки паспорт, раскрыл, злобно зашелестел. На четырнадцатой странице, маленький и аккуратный, красовался штамп. Тверским отделом ЗАГС гор. Москвы зарегистрирован брак с Елизаветой Геннадьевной Прокопец. “Белая горячка”, – спокойно подумал Дима. Дима не то чтобы много пил. Во-первых, работа собачьего инструктора алкоголизм исключала: все его собаки, кроме глупого кокера Феди, не любили запах спиртного. Во-вторых, у него были принципы. Но иногда Дима брал пару дней за свой счет – так что вместе с выходными получалось четыре – и все же пил много. – Щас, щас, – пробормотал Дима и попытался сосредоточиться. – Так-так, значит, вот как, значит…. Дима спустился вниз, сел и собрался с мыслями. Значит, так. Никакой Елизаветы Геннадьевны он знать не знает. |
