— Простите великодушно, — произнес он приятно ласкающим слух мягким голосом, — простите, что невольно оказался непрошеным свидетелем вашего чудного чтения, но так как прислуга, открывшая мне дверь, сказала, что у вас гости, то я рискнул войти без доклада в ваш приемный день.

— «Приемный день»… «Без доклада»! Слышишь? — незаметно подтолкнул Павлук Лелечку, растерявшуюся при виде такого важного гостя, и юркнул за ее спину, силясь удержать обуревавший его смех.

— Я — Вакулин! — делая вид, что не заметил общего смятения, произнес посетитель. — Вы были так любезны занимать моего отца в продолжении года своим дивным чтением… Нет ничего удивительного, что мы не встречались, так как я возвращался домой только к десяти часам, а иной раз и позднее, тогда как вы кончали свои занятия в девять. Теперь же я являюсь по предписанию отца и решаюсь беспокоить вас, Валентина Денисовна, только в силу его усиленного желания.

— Чем могу служить? — спокойно спросила Валентина.

— Но позвольте мне сначала представиться обществу, — немного заминаясь, произнес Вакулин.

— Пожалуйста. Мой брат Павел… Граня… т. е., Герасим… — поправилась она с улыбкой. — Сестра… — указала она на пылающую от смущения Лелечку, чуждающуюся всех незнакомых, — подруга сестры, m-lle Гриневич, наши почтенные эскулапы Навадзе и Декунин. Мой жених Кодынцев, Владимир Владимирович… И все… Вот и мама…

Марья Дмитриевна, оповещенная уже Феклой, вышла как раз в эту минуту из столовой со своей добродушной улыбкой навстречу гостю.

Вакулин поспешил к ней и склонился пред ней в таком почтительном поклоне, целуя ее руку, как будто пред ним была знатная барыня-аристократка, а не простая «гаванская чиновница».

Смущенная, красная, Марья Дмитриевна поспешно «клюнула», по выражению Павлука, Вакулина в надушенную голову и произнесла, захлебываясь от волнение:

— Милости просим, милости просим… Мы всегда гостям рады, батюшка! У нас попросту. Уж не побрезгайте, чайку-с. Милости просим, — и вдруг чуть не вскрикнула, потому что Лелечка, пробравшаяся к ней поближе, умышленно наступила ей на ногу.

— Бог с вами! Бог с вами! — зашептала она, пользуясь минутой, когда гость знакомился с молодежью. — У нас ведь колбаса чайная и холодная корюшка от обеда… А ведь его позвали! Ну, как же можно это, мамочка? Ведь сын домовладельца, богач!

— Ну так что же делать, Лелечка? — растерянно мигая, залепетала старуха. — Ну, скажи Феклуше, чтобы за ванильными сухариками сбегала в немецкую булочную, да морошки подала к чаю!

— Как же! будет он есть ваши сухарики и морошку! А впрочем… — и Лелечка поспешно «нырнула» в кухню.

А гость в это время говорил Валентине:

— Отец просил меня, Валентина Денисовна, уговорить вас вернуться к своим занятиям у него. Будьте снисходительны к старику. Он раскаивается, что был несколько резок с вами. Простите его…

— «Несколько резок?» — усмехнулась Лоранская, и оживленное, за минуту до того прелестное лицо ее стало снова холодным и устало-спокойным. — Он был непростительно резок, груб со мною…

— Он раскаивается, Валентина Денисовна, уверяю вас.