— Да побойся Бога, ведь, дождь идет! — сокрушалась Лелечка.

— Не сахарная, не растаю! — усмехнулась Валентина и настояла на своем, по обыкновению.

На извозчика усадили Лелечку и Граню. Павлук поспешил домой в обществе трех приглашенных им «на чаепитие» товарищей медиков, в том числе и Навадзе. Валентина раскрыла зонтик и, взяв под руку жениха, двинулась по знакомому ей тротуару по направлению к Гавани.

Не успели молодые люди сделать и пяти шагов, как их обогнала щегольская пролетка с сидящим в ней молодым Вакулиным.

— Доброй ночи! — услышали они знакомый голос. И Вакулин птицей промчался мимо них.

На минуту нехорошее чувство зависти захватило Валентину.

«Ведь вот, богат, знатен, на каких рысаках разъезжает, — вихрем промелькнуло у нее в голове, — а мы с Лелечкой, Павлуком, Граней и моим Володей должны на конках ездить и редко, редко в виде исключения позволять себе такую роскошь, как плохой извозчик. А между тем мы ничем не хуже и не глупее этого важного барина. Почему же так несправедливо распорядилась судьба?!»

И в ту же минуту она с отвращением прогнала нелепую мысль.

«Неблагодарная я, неблагодарная! — возмущенно укоряла себя Валентина. — Мне ли завидовать другим? Я ли не избалована судьбою!»

«Какой успех был у меня сегодня! И дебют удачный, и в театр приняли, и все так хорошо, отлично складывается. И мы с Володей так любим друг друга!»

— Ах, как я счастлива, милый, милый Володя! — неожиданно вырвалось из груди девушки и она крепко пожала руку своего жениха.

Тот ответил ей не менее крепким пожатием. И в его сердце цвела светлая надежда на радостное, счастливое будущее. И в то же время память подсказывала Кодынцеву то недалекое милое прошлое, тот чудный день, когда любимая девушка отдала ему свою душу. Он давно любил Валентину. Любил еще в ту пору отроческих лет, когда куцым гимназистиком бегал к своему другу детства Павлуку Лоранскому готовить с ним совместно уроки. Тогда уже высокая, стройная зеленоглазая девочка заставляла как-то особенно биться и трепетать его отроческое сердчишко. Потом уже позднее, в свою бытность студентом-универсантом, он посещал серый домик часто-часто, благо он со старушкою-матерью жил по соседству. С трогательным участием смотрел он на кончавшую гимназический курс Валю, поклоняясь ей, как только рыцарь мог поклоняться своей даме, робко, с полным забвением самого себя. Старушка-мать одобряла эту чистую любовь ее Володеньки; она чуть не с пеленок знала сестер Лоранских, и серьезная, спокойная Валентина вполне отвечала требованием старушки, хотя хлопотливая семейственная Лелечка, с детства проявлявшая все способности рьяной семьянинки, как-то больше располагала в свою пользу Екатерину Степановну Кодынцеву, нежели несколько апатичная к будничной обстановке старшая сестра. Но ее ненаглядный Володенька любил Валентину, а не Лелечку, а старушка привыкла уже благоговеть пред выбором своего единственного сына.

Кодынцев отлично помнил тот счастливый день, когда его до тех пор молчаливая любовь к Валентине нашла, наконец, возможность высказаться перед ней. Это было в самой середине мая, когда все домики Галерной гавани буквально утопают в липовых и яблоневых цветах, распространяющих вокруг себя чудесный медвяный аромат. Он тогда уже ходил на службу около года и был отчасти обеспечен ею. Валентина, сама по себе, принадлежала к разряду трудовых девушек, и потому Кодынцев рискнул заговорить с ней о свадьбе.

Вышло это так неожиданно и хорошо.

Они читали автора, входившего только что в силу, и умиленные красотой его творений, сердцами слились в одном общем восторге перед захватившей их красотой. И сердце Кодынцева забилось еще сильнее, когда, отбросив книгу на скамью, на которой они сидели, закрытые ветвями развесистой яблони, осыпавшей их, как снегом, своими белыми лепестками, он взволнованно сказал:

— Я люблю вас, Валентина!.