|
(9)
Домой я подался в компании трех-четырех самых близких друзей, немного удрученный тем, что случилось. – Опять мне не повезло… На третий день после свадьбы! Мы шли молча, понурые, как на похоронах. – Он сам напросился, совесть у меня спокойна. Нечего было болтать! – Брось переживать, Паскуаль. – Как это брось! Я ведь жалею, пойми! Задним числом… Наступало утро, и певчие петухи оглашали воздух своими криками. Степь пахла каменным розаном и чебрецом. – Куда ты ему угодил? – В плечо. – Сколько раз? – Три. – Обойдется? – Да, конечно! Надеюсь, что обойдется! – Хорошо бы. Никогда дорога домой не казалась мне такой длинной, как в ту ночь. – Похолодало… – Не знаю, не чувствую. – Может, меня знобит! – Наверно… Мы шли мимо кладбища. – Тяжело, должно быть, лежать под землей! – Парень! Зачем так говоришь? Чудные мысли лезут тебе в голову! – Да, верно… Кипарис стоял высокий и тощий, как призрак, как часовой при мертвецах. – Уродливый кипарис… – Уродливый. На кипарисе сова, зловещая птица, таинственно шипела. – Противная птица. – Противная… – Каждую ночь она здесь. – Каждую… – Как будто ей нравится быть с мертвецами. – Как будто… – Что с тобой? – Ничего! Со мной ничего! Мерещится тебе… Я поглядел на Доминго; он был бледен, как умирающий. – Ты заболел? – Нет… – Боишься? – Боюсь? Я? Кого мне бояться? – Никого, брат, никого! Я это просто так сказал. Сеньорито Себастьян вмешался: – Ладно, замолчите-ка! Не хватает еще, чтоб теперь сцепились и вы. – Да нет… – Далеко еще, Паскуаль? – Недалеко, а что? – Так. Казалось, будто чья-то таинственная рука отодвигает мой дом все дальше и дальше. – Мимо не пройдем? – Что ты! Наверно, уже засветили лампу. Мы снова замолчали. Было уже совсем недалеко. – Вон тот, что ли? – Да. – Что ж ты не сказал? – Зачем? Разве ты не знал? Меня удивила тишина в доме. Женщины еще должны, по обыкновению, быть там, а вы знаете, как они пронзительно стрекочут. – Спят как будто. – Не может быть! У них горит свет! Мы подошли к дому: действительно, горел свет. На пороге сидела сеньора Энграсия; она шепелявила, как сова на кипарисе, да и лицом, пожалуй, была ей сродни. – Что вы здесь делаете? – Тебя ждала, сынок. – Меня? – Да. Загадочные слова сеньоры Энграсии пришлись мне не по душе. – Ну-ка, пустите меня! – Не ходи! – Почему? – Потому что не ходи! – Это мой дом! – Знаю, сынок, и много лет… Да только входить тебе не надо. – Почему не надо? – Потому что нельзя, сынок. Твоей жене плохо! – Плохо? – Да. – Что с ней? – Ничего. Она выкинула. – Выкинула? – Да. Ее сбросила кобыла… От охватившего меня бешенства я плохо видел; я был в таком ослеплении, что не разбирал, что мне говорят. |
