И тогда оказалось, что это совсем не астероид.

* * *

Странный предмет мог иметь в длину с полмили, а в ширину — примерно всемеро меньше, и он был покрыт продольными, находящими друг на друга полосками какого-то темного материала. Если бы я сказал, что это выглядело сногсшибательно, получилось бы чересчур мягко.

Одно верно: я не мог определить его форму, кроме того, что он несомненно был более длинным, чем широким. Всякий раз, когда я пытался сосредоточить на нем внимание, чтобы оценить его визуально, он словно ускользал от меня, не двигаясь с места. Мне почему-то казалось, что он скользок, как рыба.

И еще одна странность. В космическом пространстве нет понятия о «верхе» и «низе», есть только «здесь» и «там». Но всё-таки — черт побери! — всякий раз, когда я на него взглядывал, мне казалось, что я смотрю вверх. И мне все время хотелось взобраться на него, чтобы посмотреть, что там наверху. В сущности, этого хотелось нам обоим. Мы включили двигатели на скафандрах и обошли объект вокруг, пытаясь понять, в чем тут дело. Но все было напрасно: из любой точки он выглядел одинаково, а у меня каждый раз возникало все то же идиотское ощущение, что будто мы смотрим на него снизу, а наверху есть что-то интересное, стоящее нашего внимания.

В конце концов, мы решили высадиться прямо на этом объекте. Я включил шлемофон и услышал, как Рим почесывается внутри своего скафандра.

— Ну так вот, этот объект не имеет естественного происхождения, — решил он. — Это дело человеческих рук.

— Ох, батюшки! — хихикнул я. — Никогда бы мне не догадаться, если бы ты не сказал.

— Заткнись! — Он отошел немного, ворча себе под нос, и, наклонившись, начал исследовать странный объект. Вскоре я услышал его голос, но на этот раз отчетливый и дружелюбный: Рим нашел что-то интересное.

— Какой-то чудной материал, — сказал он. — Нельзя получить никакого звука.

— А какой звук ты ожидаешь услышать в космическом вакууме?

— То есть я не вижу, чтобы от удара кулаком в нем возникали колебания. Не чувствую даже никакого сопротивления своей руке, хотя она и задерживается, как и должна. И знаешь что? Наш массометр все-таки действовал!

— Вот еще важность! — иронически фыркнул я.

Рим выпрямился и приблизился ко мне.

— Пиво у меня кончилось. У тебя не осталось случайно?

Я молча протянул ему банку и тотчас же услышал противоестественное бульканье, когда он всасывал пиво сквозь штуцер в шлеме.

Горло у него, очевидно, пересохло от волнения. Он опорожнил банку за 40 секунд, отшвырнул ее в пространство, замигал и начал мутными глазами изучать свое открытие.

— Это корабль, — произнес он наконец. — Ничего другого быть не может. А если корабль, то он должен быть пустотелым. Хотелось бы мне заглянуть к нему внутрь.

— Лучше будет, если ты только просветишь его какими-нибудь лучами.

— Ах! — Рим как-то осел внутри скафандра: в отсутствие тяготения это было равносильно тому, чтобы броситься в кресло. У него иногда бывают минуты хандры, и я видел, что сейчас как раз наступила такая минута.

— Подожди тут! — приказал он потом. Я иду за сумкой с инструментами.

Он чуть не сбросил меня в космос своей реактивной струей, — с такой скоростью кинулся к нашему кораблю. Я мысленно увидел, как он там мечется, проклинает и переворачивает все вверх дном. Он уже с полгода не был в лаборатории и, конечно, забыл, где у него что. И все же через каких-нибудь 20 минут он примчался обратно с полной сумкой и с запасной батарейкой, подвешенной на шею.