Ну что ж, пора и ему в постель. Только тут Арчи почувствовал, как устал. Он поднялся по лестнице, выключая по пути свет. В гардеробной снял смокинг, галстук-бабочку, отстегнул запонки и стянул с себя белую рубашку, затем ботинки и носки. Труднее было управиться с брюками, но он уже отработал и этот процесс. Большое зеркало в стенке гардероба отражало его во весь рост, но он никогда не смотрел в него — в раздетом виде он не мог на себя смотреть, это было невыносимо: культя, блестящий металл, пряжки и петли, пояс и ремни, державшие протез — все бесстыдно и оскорбительно оголялось.

Арчи поскорее достал и натянул на себя ночную рубашку — ее было легче надевать, чем пижаму. Потом пошел в соседнюю с гардеробной ванную комнату, умылся, почистил зубы. Все лампы в спальне были выключены, но занавески не задернуты, и лунный свет заливал всю огромную комнату. Изабел спала на своей половине кровати; когда он вошел в спальню, она зашевелилась.

— Это ты, Арчи?

Он сел на кровать.

— Я.

— Который час?

— Двадцать минут второго.

Изабел помолчала, потом спросила:

— Поговорили?

— Поговорили. Извини, я не помог тебе.

— Это не важно. Кажется, приятные люди.

Арчи расстегнул ремни, осторожно отвел обтянутый кожей вогнутый конец протеза от культи, потом наклонился и положил ненавистное сооружение на пол, возле кровати, аккуратно расправив все ремни и пряжки, чтобы утром удобнее было надевать. Культя побаливала — долгий выдался день.

Арчи улегся рядом с Изабел, натянул на плечи прохладное одеяло.

— Как ты себя чувствуешь? — голос у Изабел был сонный.

— Все хорошо.

— Ты уже знаешь, что Верена Стейнтон в сентябре устраивает бал? Для Кэти…

— Вайолет сказала мне.

— Хорошо бы мне купить новое платье.

— Вот и купи.

— Мне просто нечего надеть на этот бал, — добавила Изабел и снова погрузилась в сон.

Как только сон начался, Арчи уже знал, что случится дальше. Сон всегда был один и тот же. Пустынные, холодные улицы, надписи на стенах. Темное небо, дождь. На нем камуфляжная куртка, он в бронированном «лендровере», но что-то не так, и он знает что: с ним должен быть напарник, а его нет, он один.

Все, что ему предстоит сделать, это благополучно доехать до казармы. Реквизированная у ольстерской полиции казарма набита оружием, это настоящая бронированная крепость. Лишь бы они не появились на его пути; если он благополучно доедет до казармы — он спасен. Но они появились. Они всегда появляются. Четыре фигуры на дороге впереди, в пелене дождя. Лица закрыты черными масками, автоматы нацелены на него. Он протянул руку за своей винтовкой, но она исчезла. «Лендровер» остановился. Он не помнил, чтобы сам останавливал машину. Они уже распахнули дверь, набросились на него, выволокли на мостовую. Неужели на этот раз они забьют его до смерти? Нет, то же, что уже было прежде: бомба. По виду сверток в оберточной бумаге, но это бомба, и они кладут ее на заднее сиденье «лендровера», а он стоит и смотрит. И вот он снова за рулем, и тут-то и начинается настоящий кошмар, потому что, когда он въедет в ворота казармы, она взорвется и убьет всех его товарищей.

Он едет, как в бреду, в голове все путается, по-прежнему льет дождь, и он ничего не может разглядеть, но знает: скоро казарма. Ему надо только проехать ворота, загнать начиненный бомбой «лендровер» в специальную яму, как-то выкарабкаться оттуда самому и бежать сломя голову, пока бомба не взорвалась.

Страх парализовал его, в ушах хрипит его собственное дыхание. Ворота распахнулись, и он проехал в них, съехал по пандусу в бомбовую яму.