— Эта проблема уже обсуждалась на Барсуме, — ответил Рас Тавас. — В течение многих столетий общее мнение, сформировавшееся в среде класса, имеющего право на ношение сабли, считало, что ношение доспехов — признак трусости. Большинство барсумитских воинов предпочтет принять смерть без каких-либо доспехов на теле, нежели остаться в живых благодаря применению средств, недостойных настоящего мужчины.

— Уж больно экстремальное суждение, — сказал Ши. — Мы, земляне, тоже почитаем храбрость, но не до такой степени, чтобы дать себя убить.

Рас Тавас лишь усмехнулся в ответ.

— Я знаю, что вы имеете в виду. Как говорил философ Кон Дусар, любая добродетель, доведенная до крайности, становится пороком. Но действительной причиной презрительного отношения барсумитов к доспехам является то, что — хотя барсумиты и не склонны признаваться в этом — еще до появления огнестрельного оружия, примерно в первые два столетия моей жизни, наши мастера кузнечного дела не обладали достаточной квалификацией для того, чтобы надлежащим образом изготавливать вещи, о которых вы говорите. Их изделия были настолько тяжелы и обременительны для воина, что он, надев их, с трудом мог пошевелить конечностями.

Потом появилось огнестрельное оружие, и если бы кто-то надумал изготавливать пуленепробиваемые доспехи, то они были бы еще толще и тяжелее. Поэтому обладатели правом носить саблю, но лишенные практической возможности пользоваться доспехами стали считать поединки и схватки обнаженных воинов и дуэлянтов истинно достойным делом.

— Некоторые народы, очень давно жившие на Земле, к примеру древние греки и кельты, прошли подобную стадию в своем развитии. Когда их оружейные мастера и кузнецы овладели искусством изготовления удобных доспехов и панцирей, они сразу стали необходимыми элементами воинского снаряжения. На Земле изобретение огнестрельного оружия имело примерно такой же эффект, как и на Барсуме; фактически следствием его появления и стал отказ от использования защитных средств.

— Доктор Рас Тавас! — вдруг закричал кто-то из толпы. Это был осведомитель Map Вас, которого Рас Тавас тут же представил супругам Ши. Гарольд сразу начал выяснять у осведомителя, что ему известно о Маламброзо и Волинде, и, когда примерно половина приготовленных вопросов была задана, раздался детский крик: «Мамочка! Папочка!» — такой пронзительный и громкий, что перекрыл гул и шум толпы, заполнившей базар.

В проходе главного входа, примерно посредине между Гарольдом и Бельфебой и главным выходом, стоял доктор Маламброзо, заметно выделяясь в толпе обнаженных барсумитов своим расшитым золотом пурпурным балахоном. На голове у него была шляпа-панама, в которой он, очевидно, до этого щеголял на Земле. В правой руке он держал ремешок детских вожжей, закрепленных на тельце трехгодовалой Волинды Ши.

— Черт с ним, с законом, — взревел Ши, — но с этим типом я сейчас разберусь! — Он выхватил револьвер.

Увидев это, Маламброзо свободной рукой извлек из складок балахона какой-то яйцеобразный предмет и бросил его на землю между Ши и собой. Ши отреагировал немедленно:

— Твои проклятые заклинания не сработают здесь! Поэтому держись…

— Да это и не магия! — закричал в ответ Маламброзо. — Просто обычный дым…

Яйцеобразный предмет взорвался с шумным хлопком, и из него повалили клубы дыма, заполнившие все пространство между ними. Ши, бороздя дымовую завесу, рванулся к Маламброзо, слыша позади себя плачущий крик Бельфебы:

— Гарольд! Где ты?

— Здесь! — отозвался Ши, которого душили приступы кашля. — Пробирайся к главному входу!

Ши на бегу чуть не повалил будку контролера и опрокинул стенд.