|
Я тогда был – отнюдь не я нынешний. В профессиональном отношении. Точнее, в отношении профессиональной специфики. По крайней мере, ни с какого рода криминалом не работал и работать не помышлял. Снимал про серфингистов, которые каждый год собираются на Колке, – там хорошие волны и свой “северный Казантип”. Сделал нарез из интервью с бывшими местными-молодыми, успешно обосновавшимися в Штатах и Канаде (фильм стал вдруг маленьким хитом, на сеансы в Киногалерее, к изумлению ее дирекции, ломанулся народ – на полу сидели… Дело, правда, было не в художественных достоинствах, а в чисто практическом интересе: куча молодняка из Латвии нацеливается сваливать тем же североамериканским маршрутом)… Про самоубийство Димы Якушева мне рассказал ФЭД – причем Дима не был даже его близким знакомым: Федя общался с Микушевичами, семейной парой (он музыкант, она учительница), затеявшей когда-то подобие молодежного литературного кружка, и Дима еще школьником туда ходил (Микушевичи о его юношеских писаниях отзывались самым восторженным образом).
Когда Якушеву было восемнадцать, он связался с какой-то вроде бы сектой – причем что за секта, толком не знали ни родители (с которыми до того момента у Димы, домашнего ребенка, отношения были вполне идиллические), ни друзья: в отличие от типичных неофитов-энтузиастов, принимающихся нести свет ново-обретенного знания в массы, Дима про единоверцев глухо молчал и от расспросов последовательно уклонялся. А расспросы были, и чем дальше, тем больше, потому что чем дальше, тем страннее вел себя Дима. Тогдашние стихи его – потом – я читал и сам: видно было, что парень, действительно, отчетливо талантливый – и абсолютно сумасшедший. И – может, конечно, это искажение восприятия постфактум, но все же – безумие выглядело прогрессирующим… Объявились новые приятели, никогда не представляющиеся по телефону и никогда не заходящие в квартиру. В какой-то момент – без поводов и предупреждений – Якушев просто ушел из дома; родители кинулись его искать, стали обзванивать всех знакомых, и выяснилось, что Дима ночует каждый день в новом месте, всем при этом врет (и каждому врет по-разному) и насчет причин, и насчет планов на следующий ночлег, словом – откровенно путает след, словно избавляется от слежки. Потом Дима исчез. Через неделю родители получили по почте письмо. Почерк был Якушева, несомненно. “Жить в Cерой Cлизи и быть Серой Слизью полагаю недостойным и противоестественным”. Тэ Чэ Ка. Диму объявили в розыск. Нашли только через три недели. На заброшенной промплощадке где-то на Буллю, в виде обгоревшего трупа. Зажигалка и канистры из-под жидкости для разведения костров валялись рядом. Откровенных признаков насилия и борьбы не наблюдалось, полиция констатировала “самоубийство путем самосожжения”. Дела не заводили. Димины родители, чтобы самим не сойти с ума, начали искать тех, кто, были они уверены, довел их сына до суицида. И действительно при поддержке прежних, досектантских, друзей Якушева кое-что нарыли. Выяснили, что секта и впрямь имеет место (причем без всякой положенной лицензии от Комитета по делам религий), называется “Новый Ковчег”. Узнали фамилии двоих из не любящих светиться Диминых единоверцев: Яценко и Маховский. Даже узнали, что как минимум один человек, состоявший в “Ковчеге”, – некто Карина Панкова, студентка иняза, – примерно в то же время с тяжелейшим реактивным психозом угодила в психушку на Твайку, где и пребывает, между прочим, до сих пор, не возвращаясь к норме… Родители снова пошли в полицию – и там их снова вежливо отфутболили, сославшись на отсутствие состава преступления. Они сунулись в пару газет, и где-то – кажется, в “Вестях” – вышла-таки байка. Тоже без всяких юридических последствий. Про все это ФЭД мне и рассказал. Первоначальные мои действия были вполне бессистемными. |
