* * *

Ребров сидел в кресле и смотрел в зажженный камин. Ольга, сидя на ковре по-турецки, наливала в стаканы вторую порцию коньяка, – Где бодрый серп гулял и падал колос, теперь уж пусто все… просто везде… – пробормотал Ребров и устало вздохнул.

– Да, да, да, Если мы в четверг не выйдем на Ковшова, брошу все к чертям. И – в Киев.

– А мы? – Ольга подала ему стакан.

– Вы? Вы… – он пригубил коньяк. – Не знаю, не знаю. Сами поедете, сами доберетесь.

– Ну что ты говоришь, – улыбнулась Ольга. – Как это мы сами доберемся?

Он раздраженно дернул головой:

– Ольга Владимировна! Я уже три месяца бьюсь лбом в стену. Я потерял: Голубовского, Лидию Моисеевну, Цветковых. Мы потеряли блок. Генрих Иваныч сжег теплицы. Вы оставили третье оборудование. Сережа о Денисе ничего не помнит и, я полагаю, не вспомнит. А значит, получать круб, получать беленцы мы будем вынуждены через Ленинград. Только через Ленинград. Вот перечень наших потерь. А что же мы приобрели? Разрушенную, разваленную до основания мастерскую? Никому не нужные связи? Бессмысленные вычисления Наймана? Бесполезные шесть миллионов?

– Но ведь Ковшов обещал…

– Ковшов? Обещал? Вы его хоть раз в гла