– Хелен, милочка, – сказала Анджи. – Ну конечно, я тебе помогу! У меня есть адрес. Прекрасная клиника. Туда все обращаются, ну просто все. Абсолютная надежность, абсолютная безопасность, абсолютное соблюдение тайны. Клиника де Уолдо. Деньги я тебе одолжу. Сделать это надо непременно. Клиффорд не захочет, чтобы ты была беременной на его свадьбе. Все подумают, что он женится на тебе, потому что вынужден! И ведь свадьба будет белой, верно? И все, ну просто все обязательно разглядывают талию.

Просто все! Просто все! Кто хочешь перепугается.

Анджи записала Хелен в клинику де Уолдо в тот же день. К несчастью (как, впрочем, и ожидала Анджи), Хелен поступила под опеку некоего доктора Ранкорна, низенького толстячка лет под пятьдесят пять в кварцевых очках, сквозь которые он пялился на самые тайные места тела Хелен, а его пухлые пальцы с ненужной медлительностью (так, во всяком случае, казалось Хелен) щупали ее беззащитные груди, живот и прочее. Но как могла бедная девочка воспрепятствовать этому? Никак. Ибо предав себя клинике де Уолдо, Хелен, как выяснилось, отреклась от достоинства, целомудрия и чести и чувствовала, что у нее нет права отбросить руку доктора Ранкорна. Она заслужила липкие посягательства этой руки. Разве она не избавляется от ребенка Клиффорда без его, Клиффорда, ведома? Разве она не поставила себя вне закона? Куда она ни бросала отчаянный взгляд, всюду видела лишь свою страшную вину и водянисто поблескивающие глазки доктора Ранкорна.

– Мы ведь не хотим оставлять незваного пришельца там дольше, чем необходимо, – сказал доктор Ранкорн своим гнусавым одышливым голосом. – Завтра в десять мы займемся возвращением вас в нормальное состояние. Даже речи не может быть о том, чтобы такая хорошенькая девушка напрасно потратила хотя бы день своей жизни.

Незваный пришелец! Ну он не слишком ошибся. Именно так видела тогда Хелен крошку Нелл. И все же от этих слов она вся съежилась. И ничего не сказала. Она отдавала себе отчет, что зависит не только от алчности доктора Ранкорна, но и от его благорасположения. Сколько он ни запрашивал, его клиника все равно была полна. Если он «избавлял вас» на следующий день, а не через месяц, следовало просто считать себя счастливой. Впервые в жизни Хелен по-настоящему поняла, что такое необходимость, по-настоящему страдала и сумела промолчать.

– Когда в следующий раз пойдете на вечеринку, – сказал доктор Ранкорн, – вспомните обо мне и остерегитесь. Вы были очень нехорошей девочкой. На ночь вы останетесь в клинике, чтобы мы могли за вами приглядывать.

О, какой ужасной была эта ночь! Она осталась в памяти Хелен навсегда. Толстые желтоватые ковры, бледно-зеленая раковина, телевизор и радиоприемник с наушниками не могли замаскировать сущность места, в котором она находилась. С тем же успехом можно пустить вьющиеся розы по стенам бойни! И ведь ей нужно было позвонить Клиффорду и сочинить еще какую-то ложь!

Было шесть часов. Клиффорд в «Леонардо» вел переговоры о приобретении картины неизвестного художника флорентинской школы с представителями галереи Уффици. Клиффорд сильно подозревал, что это Боттичелли, исходил из своего предположения и даже готов был дать цену повыше, лишь бы не упустить картину, – но умеренно повыше, чтобы они не принялись более пристально изучать, что, собственно, продают. Порой ведь случалось, что итальянцы, привыкшие к сверхизобилию культурных богатств, действительно не замечали у себя под носом чего-то замечательного и неповторимого. Голубые глаза Клиффорда стали особенно темными, он движением головы отбрасывал клин густых белокурых волос, и они отливали золотом. Волосы он отрастил длинные, как было в моде у молодежного авангарда, но ведь 35 – это же и есть самая молодость? На нем были джинсы и рубашка под стать.