— Чудесный мишка, и Йен в него просто влюбился, — сказала Анита. — Но разве ты не хочешь подарить его своей маме?

— Не-а, она игрушки не любит. Я бы выиграл для нее духи.

Он и Салл-Джон стали подначивать друг друга прокатиться на Бешеной Мыши и в конце концов решились оба, и, когда их вагонетка слетала с очередного спуска, оба упоенно завывали в твердой и одновременной уверенности, что будут жить вечно и вот сейчас умрут. Потом они покатались в Чайных Чашках, покружились в Мертвых Петлях, а когда у Бобби остались последние пятнадцать центов, он оказался в кабинке Колеса Обозрения вместе с Кэрол. Их кабинка остановилась в самой верхней точке, чуть покачиваясь, и ему стало немножко нехорошо в животе. Слева от него Атлантика накатывалась на берег рядами белогривых волн. Пляж был таким же белым, океан немыслимо синим. По его поверхности шелком расстилался солнечный свет. Прямо под ними тянулась главная аллея. Из динамиков ввысь возносился голос Фрэдди Кэннона: «Она из Таласси, у нее мировые шасси».

— Все там внизу такое маленькое, — сказала Кэрол. Каким-то тоже маленьким голосом, необычным для нее.

— Не бойся, это самый безопасный аттракцион. На нем малышню крутили бы, не будь он таким высоким.

Во многих отношениях Кэрол была самой старшей из них троих — твердой, уверенной в себе, — ну, как в тот день, когда она заставила Эс-Джея нести ее книги за то, что он ругался, — но теперь лицо у нее стало совсем как у младенца: круглым, чуть бледноватым, с парой голубых испуганных глаз, занимающих чуть не половину его. Сам не зная как, Бобби наклонился, прижал рот к ее рту и поцеловал ее. Когда он выпрямился, глаза у нее стали еще больше.

— Самый безопасный аттракцион, — сказал он и ухмыльнулся.

— Еще раз! — Это же был ее первый настоящий поцелуй! Она его получила в Сейвин-Рок в первую субботу летних каникул и даже не успела ничего сообразить. Вот что она думала, вот почему хотела, чтобы он еще раз…

— Да ну… — сказал Бобби. Хотя… здесь, на верхотуре, кто мог увидеть их и обозвать его девчоночником?

— На слабо?

— А ты не скажешь?

— Нет, ей-богу! Ну, давай же! Скорее, пока мы не спустились.

И он поцеловал ее еще раз. Губы у нее были гладенькие и крепко сжатые, горячие от солнца. Тут колесо снова завертелось, и он оторвался от них. На секунду Кэрол положила голову ему на грудь.

— Спасибо, Бобби, — сказала она. — До чего хорошо было. Лучше не бывает.

— Я тоже так подумал.

Они немножко отодвинулись друг от друга, а когда их кабинка остановилась и татуированный служитель отодвинул защелку, Бобби вылез и, не оглядываясь, побежал туда, где стоял Эс-Джей. И все-таки он уже знал, что самым лучшим в этот день будет то, как он поцеловал Кэрол на самом верху Колеса Обозрения. Это был и его первый настоящий поцелуй, и Бобби навсегда запомнил ощущение ее губ, прижатых к его губам, — сухих и гладеньких, нагретых солнцем. Это был поцелуй, по которому будут взвешены все остальные поцелуи в его жизни — и найдены очень легкими.

Около трех часов миссис Гербер сказала, чтобы они начали собираться — пора домой. Кэрол символически запротестовала — «Да ну, мам!» — и начала подбирать валяющиеся игрушки и другие вещи. Подружки помогали ей, и даже Йен немножко помог (отказываясь выпустить из рук облепленного песком медвежонка, даже когда поднимал и носил). Бобби полуожидал, что Кэрол будет липнуть к нему до конца дня, и не сомневался, что она расскажет подругам про поцелуй на Колесе Обозрения (он ведь сразу поймет, когда увидит, как они собрались в кружок, хихикают в ладошки и бросают на него ехидные многозначительные взгляды), но не произошло ни того, ни другого.