Секия прекрасно понимал, что, как бы не закончилась война с Дарнасом, у Ласкана не было будущего…

Что же, значит он будет сражаться хотя бы за то настоящее, что осталось у некогда великой Империи.

Глава 1036

В деревянной лачуге, пропахшей застарелым запахом мокрой древесины, собачьей шерстью и чем-то муксусно приторным, на маленькой софе, заменявшей кровать, лежал мальчик. Свернувшись комком под прохудившимся одеялом, сшитым из старого тулупа и каких-то обмотков.

Губа мальчишки дрожали, он что-то бормотал и морщился. Ежду бровями пролегала глубокая складка.

Было видно, что ребенку страшно. Страшно настолько сильно, что он хотел, наверное, больше всего в жизни, проснуться. Пусть на улице стояла темная полночь, а небо затянули тяжелые зимние тучи. Вьюга заметала снежные лавины, а холод стоял такой, что ставни, заменявшие в доме стекла, промораживало насквозь.

Но, даже несмотря на все это, мальчик хотел бы проснуться. Выбежать на улице и рухнуть в снег, чтобы мороз и холод заставили его понять, что все, что он увидел, лишь не более, чем ночной кошмар.

Но он не мог.

Лишь дрожал, почти скулил, пребывая в центре самых жутких видений, который только может вообразить себе разум.

- Давай я тебе помогу, маленький храбрец, - прозвучал тихий, мягкий голос.

В дальнем конце комнатки, в которой лежал мальчик, еще горела лучина. И свет тлеющего кончика отсеченной щепки вдруг разлился в пространстве ореолом золотого блеска. Он закружился не хуже вьюги, только состоял не изо льда и снега, а из света и пламени.

Огонь, вскоре, стал простым, серым плащом с множеством разноцветных заплаток. Свет - лаптями, а потом и холщовыми штанами с льняной рубахой.

Крепкие, но суховатые руки держали такой же простой, саморезный посох. Сперва могло показаться, что его держал в руках юноша, но затем становилось видно, как на лбу пролегают морщины. Как, пусть и немного, впали щеки. Как слега посерела кожа.

И, несмотря на то, что прекраснейший лик, которым природа могла одарить мужчину, выглядел так, будто ему не исполнилось и двадцати пяти весен, он имел на себе все признаки приближающейся старости.

В волосах пепельного цвета уже даже появились белые пряди. А в разноцветных глазах - один голубой, а другой карий, что-то помутнело.

Юноша… мужчина… старец - все в одном. Он слегка ударил посохом и пол и тут же, прямо изнутри досок, как по волшебству, пророс стул.

Волшебник, а им он и был - как же иначе, сел рядом с завернутым в одеяло комком.

Он провел руками по волосам ребенка, а затем потянулся и поднял лучину. Лишь недавно она пылала ярче факела, но сейчас вновь едва-едва разгоняла мрак вокруг тлеющим угольком чадящей опилки.

Волшебник с разноцветными глазами двумя пальцами сжал алую, дымящую точку. Движение, которым обычно тушат свечу, должно было погрузить комнату во мрак, но этого не произошло.

Вместо того, чтобы потушить огонек, волшебник приподнял его над лучиной. Та еще дымила, но больше уже не тлела. Алая искра, покинув кусочек древесины, зависла на кончиках пальцев волшебника.

- Ну, дружище, как-то ты захирел, - улыбнулся странный визитер.

И, будто услышав его слова, огонек несколько раз мигнул. И, почему-то, это выглядело так, словно он понуро опустил голову и даже попятился назад. С той лишь разницей, что у искры не было ни головы, ни ног, ни эмоций…

Но волшебника это не волновало.

- Будет тебе, - чуть строже произнес он. - Видишь, какое дело, - он указал на мальчика. И огонек, вновь демонстрируя невозможное, словно слегка повернулся к дрожащему от кошмара. - Поможем ему?

И искра засияла чуть ярче.