Я снова осмотрел камеру. "Трещина в полу открылась во время недавнего землетрясения... – отметил я. – Вот, здесь в углу, кто-то сидел... Аккуратная попочка, прекрасный отпечаток, София, наверное... Да, вот ее золотой волосок..."

Я поднес волосок к глазам и представил насмешливо-уверенное личико Баламутовой жены... Нежное, жаждущее вожделенных прикосновений... И впервые за последние сутки услышал Ольгин голос "Э-э...". Я обернулся и увидел, что она смотрит пустыми, но какими-то особенными глазами. "Она ревнует!" – мелькнула догадка... – Души нет, она ревнует телом... Если я прав, то сейчас она..."

Я угадал – Ольга, закрыв глаза, легла на пол, приспустила брюки, потом трусики. Ошеломленный я, смотрел на кудрявый лобок, нежную кожу бедер, розовый след от резинки трусиков под животиком... "Кукла, бессловесная кукла, думающая позвоночником... – заклубилась в голове мысль, и тут же стало стыдно. – Ведь это моя Ольга!

Я затряс головой, пытаясь изгнать из нее похоть, но ничего не получилось. "...Проще надо быть, проще, – скулило мое второе я. – Как эта Ольга. Она все делает бездумно... Чем меньше мыслей во время этого, тем лучше... От мыслей одна импотенция. Надо не думать, а просто наслаждаться телом партнерши, своим телом, восторгаться обоюдной слаженностью движений... Сначала нежно, трепетно – потому, что мысли еще не вполне растворились в первоначальных чувствах..."

Ольга, как бы прочитав эти мысли, медленно согнула ноги в коленях, подержала их сомкнутыми, затем раздвинула. Половая щель разошлась, внутренние губы обнажились, влажные, чарующие... Сердце мое бешено застучало, сознание вырвалось тугой волной и я, расстегивая ремень, двинулся к ней. Но последняя мысль, сотканная уже из пустоты черепной коробки, остановила, заставила презирать самое себя: Полина! Ленка! Их нет, а ты...

Я подошел к Ольге, поцеловал в носик, она неожиданно обняла, впилась влажно в губы, подала мое тело на себя. И все это с пустыми глазами. Я вырвался. С трудом... Избегая прикосновений к завораживающей коже, натянул ей трусики, брюки, посадил к стене...

Чтобы не видеть девушку, я отвернулся к трещине, сунул в нее голову и попытался думать о детях. Но спиною чувствовал мягкое, упругое, упрямое, податливое, горячее, живительное тело... "Животное!!! – закричал я себе. – Животное!!!" А мыслишка подрубила этот крик начисто: "Ханжа! Ты бы уже кончил и был бы в полном порядке!"

К счастью мой безумный взгляд, устремленный наружу, перевернулся калейдоскопом раз, перевернулся два и я увидел на тропке, протоптанной мышами и ласками, след Ленкиного ботиночка...

– Они ушли!!! – почему-то обрадовался я. – Они вырвались на свободу!

– А чему ты радуешься? – спросило мое второе я.

– Полина наверняка выведет Ленку в кишлак и подойдет там к какой-нибудь доброй женщине... Они сами выберутся и приведут сюда людей...

– Во-первых, странно, что она ушла, ничего тебе не сказав, – возразил мой оппонент. – Этого никак не объяснить, по крайней мере, положительно. Во-вторых, большинство людей Худосокова, насколько тебе известно, как раз таки из ближайшего кишлака. Он, без сомнения, там всех купил – одни ему служат непосредственно, другие хлеб пекут, третьим – чабанам, например, – наверняка обещана награда в целых сто рублей за любые сведения о появлении в округе чужаков.