– Значит, говоришь, продуктов примерно на неделю? – спросил меня Баламут, сладко зевая и растирая ладонями заспанное лицо. – И выпить, конечно, ни капли?

– Да...

– Значит, он уехал куда-то на неделю... – вздохнул Баламут, пытаясь представить себе безалкогольное существование. – Или отвел нам неделю на прощанье с жизнью...

– Всегда завидовал твоему мощному интеллекту... – усмехнулся Бельмондо. – Мне остается только добавить, что, видимо, у Худосокова достаточно подручных – не он же, одноногий, нас сюда притащил? Пошлите, что ли, посмотрим на скалы?

К этому времени небо уже посветлело и, выйдя из штольни, мы обнаружили себя в довольно узком, грубо линзовидном в сечении колодце (длинная ось – метров двадцать, короткая – метров семь). Ровное его песчано-глинистое дно почти всплошную покрывала густая трава, отвесные стенки уходили вверх, по меньшей мере, метров на двадцать-двадцать пять. Присмотревшись, мы определили, что колодец представляет собой не что иное, как часть расщелины, образовавшейся вдоль зоны крупного тектонического нарушения в результате деятельности когда-то мощного горного потока, водопадом ниспадавшего с высоченного уступа. Ныне от водопада осталась лишь тонкая пленка воды, сбегающей по зеленому от водорослей южному замыканию колодца. А северное замыкание колодца было рукотворным – в наиболее узкой части (метр-полтора) расщелина была заложена камнем на цементном растворе...

Переварив увиденное, мы напились из довольно глубокой бочаги под водопадом и, послонявшись туда-сюда минут с пятнадцать, уселись бок об бок чуть в стороне от устья штольни (судя по всему, только в эту часть колодца днем заглядывало солнце) и принялись предвосхищать изуверские фантазии Худосокова.

– Думай, не думай, три рубля не деньги... – в конце концов, сказал Баламут. – За последние два года мы безуспешно погибали всеми известными Голливуду способами. И пока живы.

И, помолчав немного, продолжил со смущенной улыбкой:

– Снился он мне этой ночью... Как наяву, как вас, вот, видел. Лежим мы с ним на каменистом пляже Черного или какого-то там другого южного моря. На голове у меня что-то вроде круглого прозрачного шлема, в нем какой-то искрящийся голубой газ. А Худосоков в небо тычет, мое внимание на что-то обращает; я смотрю сквозь свой аквариум и вижу – пингвины косяком к югу летят...

– Пингвины? – удивленно переспросил Бельмондо.

– Да... В черных фраках, белых манишках и галстуках-бабочках. И все так явственно... Если бы не эти перелетные пингвины, я бы матерью поклялся, что не сон это был...

Баламут начал высмеивать Бориса, но я, заметив на стене напротив блестки, перебил его:

– Ой, блин... Смотрите, ртуть из скалы сочится! Кровь Дьявола!

Товарищи моментально бросились к указанному мной месту и уставились в небольшую вертикальную трещинку в белесой скальной породе – из нее один за другим выпадали ярко блестящие шарики ртути. На каменистой почве под трещиной сверкала лужица серебристого металла; очертания ее весьма напоминали очертания озера Искандеркуль.

– Ртуть, действительно... – хладнокровно подтвердил Баламут, носком ботинка округляя контуры лужицы. – Помрем, значит, скоро... Какой поссаж, твою мать!

– Года через три, – согласился я. – А перед этим у нас растворится без остатка нижняя челюсть и кое-какие другие косточки... В общем, некрасивая будет смерть... Представьте – челюсти нет, подбородок мошонкой свисает... Брр!

– Вряд ли Квик Сильвер будет ждать три года... – покачал головой Баламут. – Вы заметили, что в траве скелеты валяются? В основном сурков и баранов, но есть и один человеческий.