– Нет, ты очень уж тяжелый, мы тебя не удержим. Лучше уж Николай Сергеевич полезет... – сказал Баламут и, сходив за веревкой с кошкой, принялся укладывать ее кольцами.

– А ведь кроме тебя, Коля, еще двое выбраться могут... – вдруг осенило меня.

– Ну-ну... – усмехнулся Баламут. – Ты внизу, на тебе Ольга, либо София... Веронике нельзя напрягаться, у Ольги ладони пораненные, значит, может выбраться только София. А я ее не отпущу, пока не узнаю наверняка, что там делается...

* * *

Через полчаса я стоял под первым крюком, на моих плечах стояла София. А Баламут раз за разом пытался на нее взобраться. С третьего раза это получилось. Хотя Худосоков был в командировке, кошка зацепилась с первого раза.

После того, как Николай исчез за обрезом скалы, мы послонялись с полчаса, затем жара сломила нас, и мы задремали.

3. Бар для военнопленных? – Биомашина, то есть зомбер? – Шварцнеггер веников не вяжет...

Выбравшись на скалу, Баламут посидел минут пять в кустах шиповника. Не услышав никаких подозрительных звуков и ничего подозрительного не заметив, пошел искать палатку охранников. И нашел ее – шестиместную, новенькую, как из магазина. В ней среди россыпи пустых бутылок лежал лыка не вязавший Борис. Баламут в поисках не опорожненной бутылки зарыскал глазами по палатке, в это время в его спину ткнулось что-то весьма напоминающее ствол огнестрельного оружия. "На автомат не похоже..." – автоматически подумал Николай и хотел, было, обернуться, но стволу это совсем не понравилось, и он недвусмысленно вжался в его ребра...

– Ну ладно, ладно... – примирительно проговорил Баламут. – Сдаюсь. Где тут у вас бар для военнопленных?

– А х... тебе не мясо? – раздался сзади ровный спокойный голос. – Руки давай назад!

Баламут вспомнил, как Ольга недавно расправилась со своим Черновым, и, решив (чем он хуже?) повторить ее действия, каблуком ботинка ударил в голенную кость, а затылком – в нос стоявшего сзади грубияна и матершинника. Но грубиян и матершинник оказался каменным. Более всего убедили Колю в этом руки матершинника, немедленно отбросившие его в дальний угол палатки, прямо на Бельмондо.

– Бу... буфет у на... у нас после одиннадцати... – проговорил Борис, пытаясь выбраться из-под товарища. – С приземленьицем вас, Николай Сергеевич!

– Пьянь болотная! – буркнул Баламут и, встав на ноги, уставился на отправившую его в полет катапульту.

– Ты его не обижай! – посоветовал Бельмондо. – Он гвозди морским узлом вяжет. И, знаешь, финт еще показывал – с двух метров рублевой монетой пятислойную фанеру пробил... Попросишь, он и тебе покажет.

Пока Борис говорил, Баламут изучал своего победителя. Тот был худощав, среднего роста, модно стрижен и с ног до головы одет в "Адидас".

– Интеллект где-то на уровне Мойдодыра, да? – поинтересовался Коля, закончив рекогносцировку.

– Нет, – совершенно не изменившись в лице, ответил хозяин положения. – На уровне среднего копенгагена. Спиной ко мне, ноги раздвинуть, руки назад!

– Сделай, как он сказал, – посоветовал Борис. – Он наручники на тебя оденет, и потом издеваться станет.

Баламут с испугом посмотрел на товарища, и тот его успокоил:

– Да, не бойся, он по-хорошему издевается. Стакан нальет, на землю поставит и будет смотреть, как ты его пить будешь... А выпьешь, он тебя икрой с ложечки закусит, или шоколадом, в зависимости оттого, что выпьешь.