– Ты, хрен моржовый, морж хреновый, – двинул он хищно голову к Мстиславу Анатольевичу, – давай, выкладывай все с самого начала, да быстрее трави, времени нету.

Горохов повел повествование с момента своего появления в недрах Кырк-Шайтана, но Худосоков так часто повторял "дальше", что он уложился минут в пятнадцать.

Выслушав рассказ, Ленчик задумался. Ему стало ясно, что в "игре" участвуют, по меньшей мере, четыре стороны, не считая его самого.

"Первая сторона – это марияне, выпустившие космическую торпеду, – начал он мысленно загибать пальцы. – Вторая – несомненно, "трешка". Третья – это силы, которые охмурили Черного с Бельмондо, четвертая сторона привела Горохова с девицей на корабль.

Самый загадочный участник – это кукловоды Горохова. Странно все как-то получается. Искали друг друга Клеопатра с Гороховым, нашли, считай, случайно, и угодили в небесную канцелярию, там их быстренько охмурили, мобилизовали и сюда послали, чтобы они и сами загнулись, и "трешку" расколошматили... Кому это выгодно? Только Координатору.

Третья сторона вообще откровенно издевается... Бельмондо с Черным, похоже, делают кому-то минет, сами того не зная.

"Трешка"... Она, несомненно, самоопределилась. И действует, худо-бедно действует, коли кукловоды Горохова суетятся... Да, голова пухнет... Но ясно, что все дела здесь делаются через Нулевую линию, то есть через колодец... Надо еще Трахтенна опросить..."

Поднявшись с кресла и пообещав немедленно вырвать ноги тому, кто встанет из-за стола без его на то высочайшего разрешения, он пошел к вон Серу. Тот ничего нового не рассказал, и Худосоков подумав еще, вернулся с ним мостик.

Оказавшись на командном пункте, вон Сер бросился к пульту управления, и волосы его стали дыбом: Горохов вовсе не затормозил корабль, он ускорил его!

У Худосокова волосы дыбом не встали, он, холодный и сосредоточенный, подошел к Мстиславу Анатольевичу и сказал сквозь зубы:

– Я эту девушку сейчас убью и изнасилую. Хочешь? Говори, падаль, на кого лямку тянешь?

Горохов не мог говорить – страх сломал ему голос. Худосоков брезгливо осмотрел его с ног до головы и обратил лицо к Клеопатре. Та, почувствовав в его взоре могильный холод, тоненько заголосила.

– Кончай выть, – сморщив лицо, помотал головой хозяин положения. – Мне убить – делать не хера.

– Мы... мы... нас... прислали... как начал портится Мыслитель... – заикаясь, заговорила девушка. – Он... сказали... стал в человека превращаться... Как Трахтенн...

Горохов, даже искореженный страхом, не смог простить супруге предательства и бросился на нее с желанием удушить. И Худосоков себя показал: схватив его за ворот левой рукой, он подался назад, и резко ударил правой в сердце.

Мстислав Анатольевич рухнул навзничь, как подкошенный. Клеопатра, белая, ставшая некрасивой, бросилась к супругу. Худосоков, вспомнив, что запретил ей вставать из-за стола, хотел пинком ноги вернуть девушку на место, но не стал этого делать: ему захотелось узнать в приличной ли он форме, то есть умерла ли "падаль" от одного единственного его удара. "Падаль" умерла, и Худосоков подумал: "Ну и хорошо – нет теперь "в-четвертых". И уселся в кресло так, чтобы видеть Клеопатру, плакавшую над телом супруга.

* * *

...Трахтенна убийство Мстислава Анатольевича повергло в состояние шока. Он впервые видел настоящего бандита, он никогда не читал полных крови "бандитских" романов (их на изнеженной Марии не было) и никогда не видел и не мог видеть ни кино-, ни телефильмов, сюжет которых построен на смаковании насилия (на Марии ксеноты наслаждались чем угодно, только не страхом, ибо страх – удел смертных).