И о том, что, если Морганна примет этот эликсир, через несколько лет то, что она считала человечностью, бесследно исчезнет. Что мягкое золотистое свечение, окружавшее ее, будет день за днем тускнеть, пока не угаснет совсем. Пока она не лишится этого божественного внутреннего сияния, как и любое Существо из Чара.

Она изменится, всегда так было. Но лучше бездушная Морганна, чем мертвая.

«Ни за что, Адам. Дай мне умереть».

Он мог бы стереть из ее памяти то, что она приняла эликсир. Мог бы заставить ее выпить его. Или заставить ее поверить в то, во что он хотел. А хотел он, чтобы Морганна поверила: Адам Блэк стоит этой жертвы.

«Неужели, черт возьми, так плохо быть таким, как я? – проревел он. – Неужели я так отвратителен – ведь у меня же нет души, Морганна? Разве я не был добрым с тобой? Что из того, о чем ты мечтала, я не дал тебе? Что я сделал не так?»

– Адам, я не могу понять одну вещь. Почему Дэррок не убил нас? – внезапно спросила Габби, прерывая его мрачные раздумья. – У него было преимущество благодаря эффекту неожиданности. Ведь он мог бы выстрелить тебе в спину, ударить по голове или еще что-нибудь сделать.

Адам моргнул, потерев глаза руками. Господи, эти воспоминания всплыли в его голове ни с того ни с сего и обрушились так внезапно, что на какое-то время он забыл, где находится. Только что он находился там, с Морганной, ненавидя ее за то, что она умерла. Ненавидя за то, что все это время она смотрела на него свысока, поскольку у него не было того, что ей полагалось от рождения.

Ненавидя всех людей с их лицемерными душами, всех смертных как одинаково подлых созданий. И наконец вспомнив, что он все-таки был полубогом – так катись они к черту! – долгое время бродил по горам как сама Смерть.

Адам стиснул зубы и проклял призрачные голоса давно ушедших времен из темных закоулков своей памяти, куда он добровольно никогда не заглядывал. Это было его тайное пристанище, место забвения. Слой за слоем складывались в эту темницу его воспоминания и оставались там, простираясь в прошлое на тысячи лет. Погрузиться в нее – это все равно, что обречь себя на безумие. И еще одной ложью Цирцену было то, что, если Туата-Де узнает слишком многое за слишком короткое время, он сойдет с ума; но это утверждение оказалось невероятно близко к правде: к безумию вели не знания, а неумение вовремя забыть.

– Ты не знаешь Дэррока, ka-lyrra, – ответил Адам. – Он любит поиграть со своей жертвой, прежде чем убить ее. Он не стал бы рисковать, пока я держал тебя, потому что, если бы я сразу же не потерял сознание или не умер, я мог бы переместить нас в безопасное место. На этот раз он решил не скрывать своих Охотников и себя от моего взора с помощью feth flada, потому что хотел, чтобы я его видел и слышал. Он пытался спровоцировать меня, чтобы я к нему повернулся, и тогда бы он разъединил нас. Готов поспорить, что после того, что он видел, до тебя он хочет добраться не меньше, чем до меня.

– Зачем?

Адам посмотрел на Габби. Она подняла волосы наверх с помощью одной из заколок, которые так любила, а из-под нее вверх выпустила маленький забавный хвостик, весело болтавшийся из стороны в сторону по мере того, как они подскакивали и раскачивались на неровной дороге. На Габби был мягкий замшевый пиджак, отделанный овчиной, поднятый воротник которого окаймлял ее стройную шею. Предвечернее солнце пламенным шаром опускалось за горизонт, освещая ее изящный профиль, в то время как она покусывала нижнюю губу.

И ее внешность казалась Адаму самым живописным видом во всей Шотландии, гораздо более прекрасным, чем поросшие цветами горные равнины и сверкающие реки.