|
Ветер стих, и мы шли на веслах. Проплыв по небольшому, по видимому искусственному каналу, мы причалили к каменной пристани, совершенно безлюдной. От нее вела широкая лестница к стенным воротам, которые были заперты. Зибальбай нетерпеливо велел кормчему лодки позвать начальника стражи. По лестнице спустился вооруженный индеец, спрашивая, кто мы. – Я – касик! Открывай ворота! – ответил Зибальбай. – В самом деле? Но как это странно, – проговорил стражник, – в эту самую ночь касик справляет свой свадебный пир, а в нашей стране есть только один касик. Отправляйтесь, странники, обратно и явитесь, когда ворота будут открыты! При этих словах Зибальбай затрясся от гнева, а сердце Майи, напротив того, переполнилось радостью. – Повторяю тебе, что я – Зибальбай, твой касик, вернувшийся из путешествия! Стражник колебался. – Безумный, или ты хочешь стать пищей для рыб? – громко сказал кормчий. – Это действительно Зибальбай и никто другой. – Прости меня, отец! – взмолился стражник, падая на колени. – Но касик Тикаль, правящий после тебя, велел сказать, что ты умер в пустыне, и запретил упоминать твое имя в городе! Зибальбай поднялся с места, и мы последовали за ним. Проходя мимо коленопреклоненного стражника, он обратился к кормчему, также шедшему с нами: – Вели повесить завтра этого человека на торговой площади, чтобы научить не спать на сторожевом посту! Мы шли по широкой улице, окаймленной великолепными зданиями, но они казались безлюдными; улица также была пустынна. – Я вижу город, но не вижу жителей, – заметил мне сеньор. – Вероятно, они празднуют свадьбу на городской площади, – ответил я. – Я даже слышу их… Действительно, порыв ветра донес до нас гул голосов. Минут через пять мы подошли к широкой площади, посредине которой возвышалась громадная пирамида с храмом в честь Сердца. На ее вершине горел неугасимый священный огонь. Между стенами пирамиды и стенами окружающих площадь зданий веселился народ: одни плясали, другие пели, третьи смотрели на выходки шутов, наконец, иные ели и пили за расставленными повсюду столами с обильной пищей. Между последними были и дети, они казались самыми почетными гостями. Старшие внимательно прислушивались к каждому их слову. Все присутствующие были в белых одеждах, на некоторых были надеты шлемы с развевающимися перьями. Зрелище было изумительным. Но все же оно пришлось очень не по вкусу Зибальбаю. Старый касик держался все время в тени и кого то искал глазами. Потом он осторожно стал пробираться к столу, поставленному в числе других посреди аллеи, окаймлявшей одну из сторон площади. За ним сидели двое, мужчина и женщина. Следуя за Зибальбаем, мы подошли так близко, что могли слышать всю их беседу. Местный язык так мало отличался от нашего наречия майя, что даже сеньор мог следить за разговором. – Пир очень оживлен! – произнес мужчина. – Да, муж мой, – отвечала женщина. – Оно и не могло быть иначе, так как вчера Тикаль был избран советом Сердца в касики страны, а сегодня он повенчан с красавицей Нагуа, дочерью Маттеи! – Да, это было великолепное зрелище, хотя мне думается, что было еще рано провозглашать его касиком. Зибальбай может еще вернуться, и тогда… – Он никогда не вернется, и его дочь тоже. Они давно погибли в пустыне. Я жалею девушку, она всегда была такой ласковой… А о Зибальбае не грущу! Тикаль в один год устроил больше праздников, чем Зибальбай за много лет. Он также смягчил закон, и теперь мы, бедные женщины, можем, как и знатные, носить украшения! – и она любовно посмотрела на свой браслет. – Легко быть щедрым за счет чужого золота! Нет, я сожалею о Зибальбае. Я не верю, что он сумасшедший. – Нет, он безумец! – настаивала женщина. |
