Он уже всерьез забеспокоился. Время не ждет. И так ему пришлось долго ждать, пока не покинут дом разряженные по-праздничному кухарка и горничные. Потом какой-то слуга спускался в кухню за плетью — однако сверху не донеслось больше никаких звуков. Если кого-то сегодня и собирались высечь — сука, видно, передумала. Что ж, после нынешней ночи она больше никому не причинит вреда.

Ивар снова поглядел на старуху. Свет из-за приоткрытой двери погреба серебристо сверкнул на наточенном лезвии стального ножа.

— Нет, красавчик мой, — беззвучно выдохнул Ивар, лаская пальцами гладкую костяную рукоять, — она тебя не получит.

Ножи — только для Серимы. Он не желал пятнать их ничьей иной кровью — однако надо же что-то предпринять.

Карга присосалась ко второму стакану бренди. Ивар больше не мог ждать. Приняв решение, он повернулся и бесшумно сошел по лестнице в погреб, где при тусклом свете сумерек, лившемся из-за решетки, выбрал в груде дров славную крепкую дубинку. Торопливо поднявшись по узким крутым ступеням, он шире отворил дверь и проскользнул в кухню.

Старуха все бормотала что-то и всхлипывала, клюя носом над стаканом с бренди. В два шага Ивар оказался рядом с ней. Он занес руку — и вдруг заколебался. Рука, сжимавшая дубинку, задрожала. Что же это он творит? Что на него нашло, покушаться на жизнь дряхлой безобидной старушонки? Он всегда был честным человеком. Он пришел сюда только для того, чтобы отомстить суке. После того, что ее прислужники сотворили с Фелиссой, ей любого наказания мало.

Старуха вдруг оглянулась — и уставилась на Ивара, близоруко щуря покрасневшие глаза.

— Ты кто такой? — прошипела она и набрала в грудь воздуха, чтобы заорать во всю силу легких.

Ивара охватила паника. Рука его сама собой дернулась — и увесистая дубинка обрушилась на голову старухи. Та скрючилась, обмякла и сползла с табурета на пол. Рука ее вначале бессильно цеплялась за край стола, затем соскользнула и мягко, безжизненно шлепнулась на пол. Из-под старушечьей головы, точно обвиняющий перст, выползла длинная струйка темной крови — и, влажно блестя, потянулась по каменному полу.

Ивар подавил чувство вины и ненужную жалость, которая могла бы сбить его с намеченного пути. Она служила суке, твердо сказал он себе. И получила плату за свою службу. Ивар поглядел на дубинку — конец ее был темным от липкой крови, и к нему прилипла прядь седых волос, но дерево, похоже, не треснуло. Он решил, что возьмет дубинку с собой — на случай, если натолкнется на кого-нибудь еще. В конце концов, он ведь не видел и не слышал, как ушел давешний слуга.

В другой руке Ивара все так же блистал девственной чистотой мясницкий нож, жаждущий крови суки.

— Теперь уже скоро, красавчик, — прошептал Ивар. — Уже скоро.

Отвернувшись от скрюченного на полу тела, он покинул кухню и по лестнице пошел наверх.

Серима отлично понимала, что тянет время, и презирала себя за эту слабость. Ей давно уже следовало быть на пути к Храму. Для нее, разумеется, расчистили бы дорогу в толпе черни — меньшего она и не ждала, — но кто знает, сколько времени это займет? Серима знала: если она пропустит Великое Жертвоприношение, то наживет себе сразу двоих врагов — лорда Бленда и нового иерарха Гиларру. Оба они решат, что она осуждает смещение Заваля. Вот только… как она сможет теперь глядеть в глаза Блейду, зная, что он обвел ее вокруг пальца?

Как всегда, когда Сериму охватывало смятение, сейчас она бездумно подошла к окну и взглянула на пелену туч, нависших над Эспланадой. Площадь уже перечеркнули длинные предвечерние тени. Ей и вправду пора идти. Что это творится с ней в последние дни? Если и впрямь такую неразбериху в ее жизнь приносят мужчины, как охотно она бы отправила в ад все их проклятое племя!.