Губы Блейда насмешливо дрогнули.

— Принимаю совет, иерарх. И предоставляю разбираться с Богом тебе — ты ведь немало преуспел в этом за последние месяцы.

Заваль стиснул зубы. Ответить ему было нечего — и Блейд знал это. Хотя он ни разу не видел, чтобы обветренное, жесткое лицо воина озаряла улыбка, иерарх заметил победный блеск в глубине льдисто-серых глаз. Блейд не дурак. Ум его хваток, точно стальной капкан. Он уже сообразил, что Завалю недолго осталось жить. Его следующие слова лишь подтвердили это.

— Прости, иерарх, я не отниму больше ни одного из столь драгоценных для тебя мгновений.

С этими словами он круто повернулся и вышел из Храма, а эхо его шагов долго еще билось под высокими сводами.

Заваль смотрел ему вслед, в бессильном гневе моля, чтобы Мириаль поразил ублюдка смертью. Молитва эта, однако, привела к тому же, к чему приводили все его молитвы в последние пару месяцев. То есть ни к чему. А время бежало слишком быстро. Еще два дня. Это все, что ему осталось. Если не случится чуда, иерарх мог считать себя мертвецом.

На пороге Храма лорд Блейд остановился и бросил взгляд назад — на Заваля. Иерарх стоял в тени, недвижим, плечи устало сгорблены. Бедный надутый дурень, подумал командир Мечей Божьих. И что самое неприятное — ты никогда не узнаешь, почему твой мир развалился. Блейд вытащил из кармана золотой перстень с крупным алым камнем, горящим и искрящимся даже в тусклом полусвете дождливого дня, — по виду точную копию перстня иерарха. Однако тот, кто подумал бы так, ошибся бы. Подделка сияла сейчас на пальце Заваля. Тебе, дружочек, не получить ответа от Бога без этого, думал Блейд. Если ты действительно хочешь знать, почему Мириаль лишил тебя милости, посмотри сюда. Он спрятал перстень — отмычку для Ока Мириаля — поглубже и, улыбаясь про себя, продолжал путь.

Глава 2. ГЕЦДИБАЛЬ

Нижние отроги Долины Двух Озер раскинулись в тишине и покое, купаясь в ясных лучах утреннего солнышка. Рядом с горсткой домов из серого камня и высоким округлым шпилем Приливной башни, которая вонзалась в небо, словно указующий перст, мерцало Нижнее озеро, девственно чистое и ясное, словно душа новорожденного мира. В воде играла форель, и по сияющей глади разбегалась мелкая рябь, легко колыша перистые заросли камыша. Огромные стрекозы, блистая слюдяными крылышками, резвились в теплом дыхании ветерка, что шелестел кронами древних дубов и буков на склонах гор, с двух сторон окаймлявших озеро. Обитатели приозерной деревни — выстроенной невесть в какие времена ради нужд Тайного Совета — с рассвета трудолюбиво принялись за свои бесчисленные дела: ставили сети, ловили рыбу, стирали белье — словом, вовсю пользовались редким в это время погожим деньком. Их веселые голоса, оклики, дружное пение реяли над озером, мешаясь с переливами птичьих трелей.

Никто из них не заметил, как далеко от берега вспорол озерную гладь пенистый бурун. Из водоворота вынырнула узкая тупорылая голова на длинной и гибкой шее. Массивное темное тулово едва угадывалось под поверхностью воды, и далеко позади хлестал водяную гладь длинный и гладкий хвост. Чудище стремительно и бесшумно плыло к берегу, и за ним по утренней воде разбегался в обе стороны пенный серебристый след. Направлялось оно прямиком туда, где на краю озера стайка беззащитных селянок стирала белье.

Волна, поднявшаяся от движений чудища, захлестнула мелководье и низкий берег, окатив прачек до колена. Одна из селянок, которая явно верховодила своими товарками — ладная, плечистая и крепко сложенная, — вскинула загорелую руку и погрозила чудищу могучим загорелым кулаком:

— Чтоб тебе лопнуть, растреклятый афанк! Прочь отсюда, тварь неуклюжая, — надо же, как грязь расплескал! Все утро трудились рук не покладая, и все насмарку — опять надо перестирывать белье, а кто этим займется, хотела бы я знать? Уж верно, не ты, тупая образина!

Видя такой неласковый прием, чудище разочарованно ухнуло и затормозило, всколыхнув высокие волны, отчего крепкотелые прачки разразились новыми воплями.