— В городе появился проповедник, которого Каиафа упустил два года назад. Опасный человек, окруженный канаим…

Афраний кивнул, всем видом показывая, что внимательно слушает.

— С ним люди, которые называют себя его учениками. Многие из тех, кто был с Окунающим до того, как его казнили…

— Убили, — поправил говорящего начальник тайной службы. — Казнить можно после суда и приговора, а разве станет Антипа заниматься такими мелочами? И много их?

Вопрос был задан без перехода и Малх немного растерялся.

— Кого?

— Тех канаим, что пришли с проповедником?

— С ними еще женщины… Думаю, что сопровождает его не более двадцати человек. Но за ним идет толпа тех, кто наслушался его речей!

Из-под ткани раздалось хмыканье. Малх был готов поклясться, что Афраний ухмыляется.

— Не тот ли это человек, следить за которым Ханнан посылал в Капернаум?

— Именно он.

— Скажи мне, Малх, — сказал неспешно начальник тайной службы, — чем же так неугоден твоему господину, первосвященнику Ханнану, еврей-проповедник, что он подставляет его мне, чужаку? Не слишком ли часто вы пытаетесь расправляться со своими врагами руками римской власти? Что мне до ваших пророков, Малх? Или он призывает к войне с нами?

Малх не удержался и шумно сглотнул. Только что съеденная смоква едва не стала ему поперек горла. Проклятый римский лис! Пес прокуратора! Он с самого начала знал, что Ханнан послал меня к нему! Знал с самого первого дня и только делал вид, что покупает мои услуги…

Сириец похолодел сердцем, вспоминая, как гордился тем, что выведывал у Афрания при разговоре некие подробности и доносил их господину.

Он откашлялся, пряча от начальника тайной службы разом побледневшее лицо — благо, в сумраке комнаты это было несложно.

— Его встречали, как машиаха, Афраний… Когда он въехал в ворота Ершалаима, люди кричали ему «Спаси нас!».

— И он спас? — спросил римлянин тем же бесцветным голосом, то ли в шутку, то ли на полном серьезе — не разберешь.

— Он ничего не сказал.

— Действительно, заговорщик… Я слышал о нем, Малх. Два года назад, на Песах, храмовая стража подавала прошение о помощи при аресте некого Иешуа Га-Ноцри. Но арест не состоялся, а после Песаха обвинений никто не выдвигал, поэтому беглого никто не искал. Были ли обвинения, Малх?

— Их не было, Афраний.

— И вот, через два года ты приходишь ко мне и говоришь, что беглый проповедник, которого, несмотря на отсутствие официальных обвинений, все это время ни вы, ни я не теряли из виду, снова гневит твоего господина!

— Да.

— Тем, что называет себя машиахом?

— Да.

— Разве не машиаха ждут все евреи? — спросил Афраний.

— Да, мы ждем Машиаха, Бурр, но Га-Ноцри не машиах!

— Так он сам называет себя спасителем?

— Нет, но люди так говорят о нем…

Начальник тайной службы вздохнул — так вздыхает мать, объясняя что-нибудь нерадивому сыну.

— На прошлой неделе, — сказал он, — мы арестовали Дисмаса и Гестаса. Они сикарии, канаим, с руками по плечи в крови. Они убивали евреев, которых считали нашими пособниками, они убивали римлян. Знаешь, скольких они отправили к Плутону?

Сириец покачал головой. Он слышал о Дисмасе и Гестасе, но слышал немного и не интересовался подробностями. Сан хранил его господина от кинжальщиков надежнее любой охраны.

— Позавчера мы взяли Вар-равана, их предводителя, — продолжил Афраний, — действительно опасного человека, который боролся против нас с мечом в руках.