А я просто любовалась им. Райаном. Наблюдала, как его голые пятки касаются зеленой травы, как тонут в ней. Как напрягаются мышцы на загорелых руках вчерашнего мальчишки, превратившегося каким-то чудесным образом за последний год в молодого мужчину: широкоплечего, высокого, с забавным баском в голосе и горделивой осанкой.

Он так звонко смеялся, пытаясь обуздать воздушного змея, что я в очередной раз удивилась, откуда в нем столько жизни. Он ведь и есть сама жизнь. Легкий, быстрый, веселый, сильный. Полная мне противоположность.

Мне. С впалыми щеками, прозрачной кожей, изможденным лицом. Я давно казалась себе настоящей трухлей. Стоящей одной ногой в могиле. Не надеявшейся на чудо. Забывшей, а точнее, никогда не знавшей, что такое бодрость с утра, задор в стремлении переделать кучу дел, и уж тем более элементарная сила в руках.

Сколько себя помню, если не лежала в больнице, я жила на первом этаже нашего маленького дома, в гостевой комнатушке, переделанной под детскую спальню. Я была не в состоянии подниматься на второй этаж. Если были силы, рисовала. Много. Не для себя. Мне хотелось оставить как можно больше рисунков на память матери, чтобы у нее было еще что-то, помимо старых фотографий, с которых я взирала на нее бледным подобием человека.

Честно? Для меня и помыться-то в последнее время стало чересчур тяжелой задачей – я быстро уставала, начинала задыхаться. Чувствовала, что отмеренное мне время истекает. И как бы ни утешали, знала: скоро последняя песчинка часов моей жизни упадет, и мой отчаянный борец, мое сломанное, но не сломленное сердце в одно прекрасное мгновение просто остановится. И тогда наступит конец.

Сегодня? Завтра утром? Или сразу после обеда? А может, удастся протянуть еще пару месяцев? Никто не может сказать точно. Остается только надеяться.

Вот только я не питаю особых иллюзий. Не строю планов.

Я пытаюсь решить, стоит ли совершить нечто такое, что должна совершить каждая девушка в восемнадцать лет? И чего не может себе позволить умирающая восемнадцатилетняя. Нечто такое, что может оборвать мою жизнь раньше срока, но определенно сделает ее наполненной смыслом и… почти нормальной?

– Райан? – позвала тихо.

Парень остановился, посмотрел на меня с тревогой и ослабил натяжение нити, опустив руку.

– Да?

– Могу я тебя кое о чем попросить?

-2-

– Чего запыхалась? Только что с пробежки? – с этими словами Райан вошел в мою комнату через два дня.

Мама, впустившая парня в мое убежище, недовольно прочистила горло. Он же продолжал широко улыбаться: привык, что, кроме меня, его шуточек в этом доме никто никогда и не понимал.

– Привет, – я судорожно сунула смартфон под подушку.

Мне почему-то не хотелось, чтобы Райан знал, что мне нравится по несколько раз за день пересматривать забавные короткие видео, которые он шлет мне с занятий. Только с этими роликами я могла чувствовать себя более-менее живой, представлять, что тоже нахожусь там, среди пышущих здоровьем ребят, непрерывно отпускающих глупые шуточки и обменивающихся язвительными репликами.

– Эмили устала, – сухо сказала мать, сверля взглядом спину парнишки, – поэтому сегодня – недолго.

– Хорошо, миссис Уилсон, – кивнул Райан.

И сжал губы. Он всегда так делал, когда врал.

Мама удалилась, но дверь оставила открытой. Можно не сомневаться: она затаилась неподалеку, готовая в любой момент ворваться, если расстояние между мной и чужаком сократится до неприличных метров полутора или около того.

– В общем, сегодня ничего необычного, – парень, дождавшись, когда мать скроется с глаз долой, плюхнулся на кровать рядом со мной и вытянул ноги. – Стивен так разнервничался, узнав свой балл за тест, что заблевал Кэтрин все туфли.