Глубокий мрак был безмолвен, непроницаем, недвижен. Лишь над головой мелькали светящиеся точки, будто мириады раскаленных угольков.

Наконец наступил рассвет. Небо алело, словно открытая рана; казалось, по облакам растекаются ручейки крови. Пески пламенели живым розовым огнем.

Внезапно Ясин почуял нечто такое, что может почуять только бедуин. Мальчик пробрался в шатер и растолкал Алима.

– Что случилось? – спросил тот, в недоумении хлопая ресницами.

– Сюда кто-то едет. Люди. Много людей!

Молодой человек вылез наружу и огляделся.

– О чем ты говоришь? Я никого не вижу!

Вокруг и впрямь не было ни одной живой души. В столь ранний час пустыня еще не дышала печным жаром, сухой воздух был по-ночному прохладен и чист, меж невысоких дюн гулял легкий ветерок.

– Потому что они еще далеко, – уверенно произнес Ясин. – Но мы движемся им навстречу. Лучше свернуть и переждать.

– И заблудиться?

– Мы не заблудимся.

Когда спутники Алима проснулись, он передал им слова Ясина. Те не хотели слушать мальчишку. Что он выдумывает! Кругом тишина, никаких посторонних запахов, а Куфа совсем рядом. Куда сворачивать и зачем? Чтобы сбиться с пути?

Пока собирали шатер, укладывали вещи и проверяли упряжь верблюдов, Алим продолжал размышлять. Едва ли ему удастся уговорить проводников. Те считают работу выполненной, не чуют опасности и ждут не дождутся, когда выберутся из пустыни! Он решил поговорить с Ясином, и тут выяснилось, что ребенок исчез. Его искали, облазили соседние дюны, кричали и звали – все напрасно!

Проводники злились, они не желали задерживаться в пустыне из-за того, что мальчишке вздумалось удрать! Все верблюды были на месте, значит, Ясин отправился в путь пешком. Алим был в отчаянии. Что взбрело в голову маленькому бедуину?! И как теперь быть?

– Поступай как хочешь, хозяин, – объявил старший проводник. – Уговор мы выполнили, помогли тебе найти мальчика. Если он решил сбежать – это не наше дело.

Алим не мог с ними спорить и не мог остаться один в пустыне. Скрепя сердце он отправился в Куфу. У него осталось мало денег, и о том, чтобы нанять новых провожатых, не могло быть и речи – хотя бы хватило на то, чтобы вернуться в Багдад! Что он скажет Зюлейке? Не мог же он связать мальчишку и приторочить к седлу, как тюк с тряпьем!

Что он сделал не так, почему ребенок сбежал?!

811 год, окрестности Куфы

Они поняли, что Ясин был прав, когда вышли на дорогу, над которой вздымалось огромное облако красной пыли, и услышали шум и дробную поступь множества лошадиных копыт. В душном послеполуденном мареве шагавшая к Куфе армия казалась гигантским чудовищем, порождением кошмарного сна.

К Алиму и его спутникам подъехали какие-то люди, явно не солдаты. С полузакрытыми лицами, все в черном, словно неведомые мстители, они потребовали предъявить бумаги. Алим показал грамоту, которую сделал еще в Багдаде, рассказал о цели своего путешествия и объяснил, что его спутники – нанятые в Куфе проводники. Он не сомневался, что их отпустят: они были мирными людьми и не представляли никакой опасности для армии аль-Мамуна, хотя тот и был врагом нового халифа.

Грамота пошла по кругу. Люди аль-Мамуна о чем-то переговаривались и что-то решали.

– Твои спутники могут быть свободны, – наконец сказал один из них, – а ты пойдешь с нами.

– Но я…

– Это приказ. Свяжите ему руки!

Алим был поражен. Что происходит? Неужели его приняли за шпиона? Бороться было бессмысленно, спорить не приходилось.