Только вот ее Миша дразнил, или самого себя, - Марина точно не смогла бы ответить. Но ее сердце уже колотилось в груди как сумасшедшее, и в глазах потемнело. Так что можно было уже и не жмуриться, все равно все ее чувства были поглощены только этим мужчиной.

- Но я приехала потому, что отец начал жаловаться на здоровье… - попыталась она вернуть себе здравый смысл.

- Неправда, солнце, - Миша дернул головой, отметая ее отговорки. – Он пытался связаться с тобой и давить на это и раньше. Но ты не приезжала. Значит, сейчас что-то изменилось, и ты решилась попробовать заново.

Вот странно, но ее даже развеселило то, что Миша не допускал иного варианта, что она могла решить и дальше жить одна, к примеру. И ее это радовало, если честно. Потому что сейчас, обнимая его, сама сжатая его руками, Марина по-новому поняла, насколько же хочет быть рядом с Михаилом.

- Так ты знал, что я возвращаюсь? – не подтверждая пока его выводы, поинтересовалась она.

Михаил хмыкнул и, на секунду приподняв голову, посмотрел на нее с упреком, после чего вновь поцеловал, и снова не в губы. У Марины все внутри завибрировало.

- Понятия не имел о таком маневре. Узнал потому, что тебя Дэн на вокзале засек. Он встречал посыльного нашего партнера. Крестный не предупреждал о своих планах. А люди, которые за тобой присматривали, смогли до меня дозвониться уже после Дэна. Утром было совещание. Ты быстро собралась и приехала.

Марина не стала отрицать: очень быстро. За полтора часа собралась и взяла отпуск на работе, купила билет на первую же электричку. Наверное, прав был Миша, она созрела для того, чтобы вернуться к нему и попытаться что-то изменить. Чтобы любить, не разрушая ни его, ни себя.

- Ну так что, Мариша? – Хриплый голос Миши внезапно стал очень тихим. – Попробуем все исправить, солнце?

Его лицо нависло над ее в двух сантиметрах, не более. И карие глаза смотрели так напряженно, что Марина впервые остро до боли ощутила, что властна над ним настолько же, насколько от него и зависима.

Вместо слов она потянулась и сама прижалась к его рту со всей накопившейся потребностью, тоской, любовью.

Видимо, иного ответа Михаилу и не требовалось. Он воспринял этот поцелуй как полное обнуление. Его губы тут же завладели ее ртом, руки заскользили по всему телу, и Марина сама не поняла, как оказалась в воздухе: Михаил подхватил ее, оторвав от стола и, не прекращая целовать губы, щеки, шею, оглушая жадным, горячим дыханием, шагнул куда-то в сторону стены. Не к дивану, точно. Но думать оказалось некогда, надо было успеть самой дотянуться до его бровей, щек, поцеловать этот упрямый волевой подбородок.

И только когда он вместе с ней завернул за стеллаж с папками и книгами, когда на секунду оторвался от ее губ, чтобы повернуть ручку еще одной двери, она вспомнила, что они планировали сделать небольшую гостиную, совмещенную с его кабинетом.

Однако то, что предстало ее затуманенному взгляду, мало напоминало место, где можно было проводить встречи. Скорее походило на довольно скудно обставленную спальню очень одинокого и чрезмерно занятого человека: все те же голые стены, покрытые белой штукатуркой под отделку, кровать, явно застеленная второпях, по которой к тому же были разбросаны какие-то документы, стул, с переброшенным через спинку пиджаком, и небольшой платяной шкаф. У кровати стоял столик, вообще не сочетающийся с остальной мебелью, плетеный, больше похожий на те, что ставят на верандах. На этом столике также лежали какие-то бумаги. И фото в рамке – ее, Марины, фото.

А у торца кровати стояла ее сумка. Та, с которой она сегодня приехала и которая вроде бы оставалась в доме отца. Миша… Он такой, такой… Миша. И в некоторых вещах вообще не менялся.