|
Я осознанно опускаю то, что Придд делал, находясь под твоим началом. Здесь он мог зарабатывать репутацию, там – нет. – Ты меня убеждаешь? Не надо ломиться в открытую дверь. – Я тебя убеждаю лишь в том, что нельзя закрывать глаза на молодую запальчивость. Полковник Придд вряд ли способен на поступки, которые мы называем бесчестными, но теньент Савиньяк обвиняет его именно в таковых. Я прошу твоего содействия в расследовании. – Нет! – отрезал Жермон. – Сколько можно… расковыривать! Скоро нам всем в огонь, увидят друг друга в деле – помирятся! – Расковыривать нужно, пока в ране есть гной, а он есть. Пока сын маршала Савиньяка обвиняет сына супрема Придда, он повернется спиной не к нему, а к Окделлу. – Что ты хочешь от меня? – Нужно расспросить бывших унаров в присутствии друг друга. Будет очень хорошо, если ты посоветуешь Придду отвечать на мои вопросы откровенно. Есть вопросы, на которые не ответишь, из каких бы благих побуждений ни спрашивали. Потому что не знаешь ответа. Потому что слишком хорошо знаешь ответ. Жермон натянул поводья. – Хорошо. Поговорим после ужина, но только все вместе, и если Валентин не захочет… – Герман, ты меня удивляешь. Неужели ты думаешь, что я стану при посторонних говорить о Юстиниане? И что я не позову тебя? Я сегодня еще не спрашивал, как ты себя чувствуешь? – Отлично. – Тогда нашу прогулку уместно закончить фехтованием. 2 Робер с трудом высидел бесконечный концерт и еще более бесконечный ужин. Из гостей были лишь Мевен и пара щеголей, кажется, ардорских дипломатов, но хватило и этого. Снявшая траур Марианна смотрела на всех, кроме Робера; барон трещал о малых скульптурах, скулили и возились собаки. За месяц дом успел стать чужим, возвращаться было поздно, возвращаться было не нужно. Подали восьмислойное желе. Мевен, хоть его никто не просил, откланялся и утащил с собой ардорцев. Коко извинился и тоже исчез в кабинете – его ждал Умбератто. Эвро свернулась кошачьим клубком на коленях хозяйки и уснула, согнать левретку Робер не отваживался, а Марианна не считала нужным. Пустота становилась вязкой, словно Ренкваха, и столь же безжалостной. – Вы хотели меня видеть? – Проклятое «вы» сорвалось с языка, отрезая все дороги, кроме одной. К двери. – Нет. – Значит, я неправильно понял Констанса… – Возможно. Я не знаю, что он вам сказал. – Он… – А что, собственно, говорил барон? Что не мог не нанести визит и что желает видеть дорогого Робера в гостях, только гостей здесь перебывали сотни. – Барон пригласил меня на концерт. – Коко гордится своим последним сочинением, но птичницы мало понимают в серьезной музыке. Я предпочитаю романсы, пусть их и считают пошлыми. – Я прошу передать Констансу мое восхищение. Он так быстро ушел… – При виде антиков он теряет рассудок. Спасибо, я обязательно передам ваше мнение. Для Коко это очень важно. Для Коко, не для нее! – К сожалению, я не могу вернуть ваш жемчуг. Его у меня больше нет, но я пришлю вам рубины. – Это будет лишним. Статуэтка, которую принес Коко, много дороже. – К несчастью, я не могу распоряжаться этой вещью, она принадлежит герцогу Придду. Я ему напишу… – Коко будет вам признателен. – Благодарю вас за маки. Не думал, что их можно найти в Олларии. Именно такие… – Это было нетрудно. Они растут у нас в садике. – Я не знал… – Когда вы здесь бывали, маки еще не зацвели. Это поздний сорт. – Сорт? – Они только кажутся дикими. |
