Малколм хотел заживо похоронить здесь и себя, и Флоренс. Это ему удалось. Они никого не знали в этих почти безлюдных местах.

Согласись Флоренс лечь в клинику, возможно, жизнь Малколма сложилась бы иначе, но он не имел права поместить ее туда без ее согласия. Флоренс же, независимо от состояния, была одержима лишь одной страстью — своей любовью к мужу.

Именно это, как ни странно, в свое время привлекло к ней Малколма.

Она по-своему была хороша — темные волосы с бронзовым отливом, глаза с поволокой, которые романтическим юношам кажутся фиолетовыми, и белоснежная кожа, — ее не смогла коснуться своим тлетворным дыханием даже роковая болезнь, отравившая весь ее организм.

В 1922 году Малколм не помышлял о женитьбе. Он неплохо проводил время в эти шумные и неустроенные послевоенные годы, когда для молодых обеспеченных лондонцев слова «веселиться» и «развлекаться» были своеобразным девизом.

Он воевал, прослужив в армии год, из которого два последних месяца войны провел в плену. По возвращении он сразу же поступил на службу, которая была ему как бы предопределена, ибо многие из его семьи достойно прославили свои имена на дипломатическом поприще в разных странах или же в министерстве иностранных дел.

Отец Малколма оставил ему после смерти некую сумму скопленных им денег. Веселый и привлекательный Малколм, несмотря на желание получить от жизни все положенные ему удовольствия, был, однако, достаточно разумен и, не жалея сил, трудился, чтобы шаг за шагом идти к намеченной цели.

Позднее, как он ни пытался, он не мог вспомнить, при каких обстоятельствах произошла его встреча с Флоренс.

Она же утверждала, что это случилось в одном из ночных клубов, куда Малколм ввалился вместе с большой шумной компанией и пригласил ее потанцевать. Если это и было так, то полностью выпало из его памяти.

Потом он просто замечал присутствие Флоренс в различных местах, пока она наконец не вошла в его жизнь. Произошло это спустя несколько недель после танцев в ночном клубе, который, по утверждению Флоренс, был местом их знакомства.

В то время, где бы он ни появлялся, она тоже была там. Поначалу он едва ли замечал ее, увлеченный живой и остроумной американкой, женой одного из своих друзей. Но постепенно Флоренс сделала все, чтобы привлечь к себе его внимание.

На коктейлях, ужинах и даже в театре он невольно искал ее глазами, ибо чувствовал на себе ее взгляд и видел, как странная полуулыбка трогала ее алые губы.

— Почему вы так смотрите на меня? — не удержавшись, спросил он однажды во время танца.

Малколм предполагал, что она смущенно станет отрицать это, растеряется. Но, к его удивлению, она спокойно посмотрела на него и, улыбнувшись, спросила:

— Вам это неприятно?

— Нет, я польщен, — только и смог он ответить.

В тот вечер он уже думал о Флоренс и к концу недели пригласил ее пообедать.

Разумеется, Малколма интересовало, кто она. Родственников у Флоренс почти не было, жила она на Белгрейв-сквер, у тетушки — особы весьма респектабельной.

У Флоренс было свое небольшое состояние. Она сказала ему об этом, когда он мягко пожурил ее за то, что она каждый вечер появляется в новых дорогих нарядах.

Позднее он спросил о ее родителях, и оказалось, что она сирота. Лишь год спустя он узнал, что она сказала неправду.

Воскрешая в памяти тот веселый 1922 год, когда днем он работал, а по вечерам танцевал и развлекался, он неизменно ловил себя на том, что вспоминает эту странную уловку Флоренс: постоянно следить за ним взглядом.

Помнил он и ее молчание, когда он был слишком настойчив в своих расспросах и желании узнать ее получше, и летний вечер на реке, когда он сдался.

Тогда где-то вдали играла музыка, звуки ее смягчались речным простором, посеребренным светом молодого месяца. Малколм остро ощущал близость Флоренс, сидевшей рядом на темно-красных подушках прогулочной лодки и словно ждавшей, когда же он поцелует ее.