Мало кто из легионеров, невзирая на боевую закалку, испытывал желание наблюдать за кровавой работой врачевателя.
Ромул и Бренн не пошевелились.
— Держите его за руки, — резко бросил Тарквиний. — Он может очнуться. Сейчас его будет сильно щипать. — Вытащив зубами пробку из маленькой глиняной фляжки, он налил на кусок чистой тряпки немного остро пахнущей жидкости.
— Ацетум? — спросил Ромул.
— Уксус, — поправил его Тарквиний. — Самое лучшее средство, чтобы предотвратить заражение крови.
Они молча смотрели, как Тарквиний осторожно промывал раны. Пакор даже не шевельнулся.
Сначала гаруспик занялся рукой командира. Отломав деревянный стержень стрелы, он с помощью металлического зонда извлек зазубренный наконечник, остановил кровотечение зажимами, а потом наложил повязку. Точно так же он обошелся с ногой. Дольше всего пришлось возиться с раной в груди. Чтобы вынуть стрелу, Тарквинию пришлось раздвинуть специальными расширителями два ребра. Рану необходимо закрыть как можно скорее, объяснил он. Если в грудную клетку Пакора попадет много воздуха, он неизбежно умрет. Ромул не впервые наблюдал за работой друга и многое понимал. Однако не мог удержаться от вопросов.
— Все, что нужно, ты уже видел, — со вздохом отозвался гаруспик. — Когда в следующий раз кого-нибудь из легионеров ранят, будешь оперировать сам.
Ромул даже вздрогнул. Перевязать рану товарища посреди сражения — несложное дело, но то, о чем говорил Тарквиний, было куда серьезнее.
— Будет еще много раненых, — уверенно сказал Тарквиний. — Я один не смогу помочь всем.
Ромул кивнул, соглашаясь. Такая перспектива его пугала, но возразить было нечего. Не единожды он замечал, что гаруспик лечил только тех, у кого был верный шанс на выздоровление. Тяжелораненых обычно оставляли умирать. Те, кому повезло, то есть если позволяли обстоятельства, получали немного обезболивающей настойки мандрагоры или папаверума, но большинство умирало в тяжких мучениях, стеная от боли. И любая попытка спасти их жизни, пусть даже предпринятая неопытным и неумелым лекарем, все равно была для них большим благом, чем тот растягивавшийся на неопределенное время ад, через который они проходили. Осознание этого укрепило решимость Ромула овладеть всей медицинской премудростью, с какой ему удастся познакомиться.
Тарквиний долго возился с раненым, но в конце концов закончил. Потом он, что-то бормоча себе под нос, вытащил маленький мешочек и присыпал его содержимым раны парфянина. Тонкий порошок издавал запах затхлой плесени.
— Никогда прежде не видел, чтобы ты пользовался этим снадобьем, — удивленно заметил Ромул.
— Оно называется мантар, — ответил гаруспик, завязывая мешочек. — Мало кто знает об этом лекарстве; оно попалось мне только раз, в Египте. — Тарквиний подкинул мешочек на ладони; он казался легким как перышко. — Отдал за него три таланта.
— Сколько же его было? — спросил Ромул.
Тарквиний даже растерялся.
— Когда я его покупал? Три маленькие ложки.
Друзья уставились на него, выпучив от изумления глаза. Такого количество золота хватило бы, чтобы безбедно прожить до старости.
Тарквинию, похоже, захотелось поговорить.
— Нет ничего действеннее, чтобы убить заразу в ранах. — Мешочек снова исчез под его туникой.
— Даже заразу от скифиона? — осведомился Ромул дрожащим от напряжения голосом.
— Посмотрим, — ответил Тарквиний, вновь взглянув на изваяние Митры. — Мне уже приходилось спасать им человеческую жизнь.
— А что же это такое?
Гаруспик усмехнулся. |