|
Мне плохо. Ты без сознания, и я могла лишь поцеловать твои холодные губы. В последний раз. Слезы льются рекой. Мы как звери – есть чувства, но только они; нет слов, нет будущего, нет клятв. Прости меня, прости меня, прости меня! У меня уже нет права на то, чтобы ты верил хотя бы одному моему слову. Я очень много раз обманывала тебя и заслужила твое недоверие и презрение. Потому не буду рассказывать тебе свою историю – она совершенно неправдоподобна и из моих уст будет выглядеть как неумелая выдумка. Борис – замечательный друг, и я по-доброму завидую тебе, что у тебя есть он. А у меня был ты, но судьба отобрала. Я люблю тебя, я схожу с ума при одной мысли, что мы больше никогда не увидимся. Наверное, это наказание господне за все мои грехи. Прощай, мой любимый, единственный, мой благородный капитан!
Твоя Валери». Я трижды перечитал письмо. – Она была здесь? – Была, – ответил Борис. – Как она выглядела? – Хорошо. – Плакала? – Ну, если ты серьезно относишься к женским слезам, то да. – А где сидела? – На этом кресле. – И ты не мог привести меня в чувство? Ты, черт тебя подери, многоопытный медик, не мог привести меня в чувство? Сунуть под нос нашатырь? Или еще какую-нибудь гадость? Тебе трудно было это сделать? – Не шторми. Закрой рот, а то кишки простудишь. – Тебе только утопленников в чувство приводить. Мир вдруг изменился. В нем не стало одной очень существенной детали. Он утратил центральную связку, и вся его гармония и целостность рушилась, сыпалась слой за слоем, как карточный домик. В этом мире уже не было места для моих чувств, и они барахтались в пустоте, отторгаясь от всего, что их окружало, и не могли найти опору. Душа ныла. Больно, как было больно мне! – Вот и все, – произнес я, глядя в потолок, на упитанную муху, которая все еще пребывала в глубоких раздумьях по поводу своего дальнейшего продвижения. – Боюсь, что еще не все, – по-своему понял мои слова Борис. – Тебе очень опасно здесь находиться, а борт в Москву только завтра. Твой сослуживец Локтев, командир полка из Куляба, помог записаться. – Мария Васильевна, дежурная по этажу, жива? – Да, она была в милиции и давала показания. – Тогда в чем опасность? Борис ответил не сразу. – Видишь ли, Локтев мне кое-что рассказал… Но об этом потом. А самое неприятное – картавый пропал. Пока его не нашли. – Это невозможно, – усмехнулся я. – Это бред. Мистика! Ты, как медик, должен понимать, что человек, которому выдавили глаз и загнали палец в мозг, жить не может. – Ты говоришь страшные вещи, – не сводя с меня глаз, ответил Борис. – Если это так, как ты говоришь, то мы имеем дело с сатаной. Я раньше не замечал, что Борис настолько суеверен. – Кто бы он ни был, – ответил я, – ему на этом свете жизни не будет. Либо он, либо я. – Он будет искать тебя. – А я буду его ждать. Борис покачал головой: – Нормально жили, ублажали курортников, млели на пляже, знакомились с девочками… Что случилось, Кирилл? Куда все это ушло? – Ты считаешь, мы жили нормально? Тихо, плавно, под убаюкивающий шум волн? Словно беспрерывно катались на яхте в вечный бархатный сезон?.. Тошнит меня от такой жизни. – Ты неисправим, – вздохнул Борис. – После встречи с Валери я уже не могу жить как прежде. Я хочу совершать сильные поступки, хочу идти по лезвию бритвы, хочу быть нужным людям, особенно тем, кого люблю. |
